Среди страданий и ужасов пережитого, как прорвавшееся через мрачные грозовые тучи солнышко, до сей поры сверкает в памяти и в душе одна огромная и чудесная радость, о которой мне хочется рассказать вам в этой статье, посвященной воспоминаниям великой эпопеи первого Корниловского похода, в котором, как некогда в Крестовом походе, шли на Голгофу страданий и смерти за Родину юноши и подростки. ..
Погиб незабвенный великий патриот земли Русской генерал Корнилов. Потерявшая вождя белая армия, состоявшая, главным образом, из самоотверженной молодежи, с огромным обозом раненых в боях под Екатеринодаром, отступала, преследуемая огромной лавиной красных. Теперь у генералов Деникина и Алексеева была пока единственная всепоглощающая цель - во что бы то ни стало спасти и сохранить ядро уцелевшей белой армии. Огромный обоз с ранеными, растянувшийся хвостом версты на три, страшно стеснял маневрирование, от которого только и зависело теперь спасение всей армии… И вот - страшная трагедия: пришлось бросить на произвол жестокой судьбы раненых, неспособных обойтись без повозок!
Одна из партий раненых, оставленная в стороне от железных дорог, в станице Дядьковской, за немногими исключениями уцелела от
жестокой большевистской расправы чудом Божиим, о котором я расскажу впоследствии подробнее, ограничиваясь здесь за недостатком места лишь самым фактом спасения. Когда белая армия победно двигалась к Екатеринодару и вокруг Дядьковки шли ожесточенные бои по обеим линиям железнодорожных путей, горстка дроздовцев, с риском собственной гибели, прорвалась узкой свободной полосой в Дядьковку, в течение каких-нибудь двух часов сорганизовала обоз из телег с соломой и вывезла, с таким же риском гибели, всех корниловцев и всех, кто был с ними и около них, в только что накануне взятую станицу Кореновскую...
Свидетелем этой нечаянной радости и участником ее был и я, пишущий эти строки, ибо, пробравшись вместе с женой в Дядьковку для спасения брошенного там сына, тяжело раненого в бою под Афипской, застрял там вместе с корниловцами и ждал общей неизвестной участи, которая, в зависимости от успеха наступления, могла быть и жестокой.
Мы с женой несколько дней прожили в Дядьковке и успели сродниться в надеждах и отчаяниях как с ранеными, так и со всей администрацией лазарета. И вот Господь сподобил нас быть соучастниками той неописуемой радости спасения, которая произошла прямо нечаянно в ночь с 11 на 12 июля 1918 года!
На рассвете, когда солнышко всплыло над степью и радостно засверкал новый летний день под радостный колокольный перезвон Дядьковской церкви - кончилось благодарственное молебствие - мы, двигаясь рядом с телегами, под конвоем дроздовцев, покидали одно из страшных лобных мест великого похода.
Как опишешь это радостное летнее утро, когда, казалось, вся природа ликовала вместе с нами, радуясь нашему общему воскресению из мертвых! Еще ночью мы сидели в мрачном отчаянии, уже как приговоренные к расстрелу, а взошло солншко - и мы на вольной волюшке, пьем прохладный аромат раннего утра и переполнены благодарностью и к Господу Богу, и к покачивающимся в седлах героям-дроздовцам, большинство которых погибло в следующую же ночь... О, если бы мы тогда знали, что нашим спасителям осталось всего несколько часов жизни! А они и сами торжествовали. Они сами были поглощены общей радостью. Вот один из них затянул:
"Марш вперед! - трубят в поход,
Черные гусары!
Звук лихой зовет нас в бой.
Наливайте чары!"
На глазах - слезы, а в душе пожар радости... А потом, в ответ, с телег несется новая песня:
"Смело мы в бой пойдем за Русь Святую
И, как один, прольем кровь молодую..."
Остановка, маленький отдых для раненых. Надо переложить, оправить сбившуюся солому, утолить жажду от волнения, от поднявшейся у многих температуры. Обрываются песни и скрип обозный, и наступает удивительная степная тишина с радостным бульканьем перепелов и жаворонков, с полынным горьковатым ветерком к беспредельной степной синью далей. Какой огромный купол благостных небес! И какой простор далей! Но вот все насторожились: где-то далеко, как зверь в пустыне, проревело эхо орудийного выстрела...
- Трогайтесь, братцы!
И снова обозный скрип, а редкий, походящий на далекий гром,грохот орудий только острее делает нашу радость... Радостный смех то на одной, то на другой телеге. Перекличка мужских и женских голосов. Ведь как ни тяжела была жизнь, а молодость берет свое, и перед лицом смерти юная любовь не хочет смириться: многие влюблены в хорошенькую девушку, сестру милосердия, есть две невесты, приехавшие, было, навестить раненых женихов, да и застрявшие в Дядьковке...
О, неизбывная светлая радость! Она так необъятна, как синий небесный купол. К вечеру приехали в станицу Кореновскую. Она еще вся полна страшным боем и вчерашней победой. Жители встречают нас радостно, потому что и сами счастливы избавлением от красных зверей. Встреча была теплая, радушная. Несколько зажиточных казацких домов устроили на своих зеленых дворах столы для пиршества. Вся станица пришла в веселое возбуждение, которое омрачалось лишь жалобами и слезами претерпевших, потерявших родных и близких, наскоро при уходе красных расстрелянных...
Заняли брошенный красными лазарет, не вместивший, однако, всех привезенных. Раскинули палатки во дворе.
Не все в радости заметили, что захваченная по пути наступления Кореновская осталась временно без защитников; пока такими явились те же 50 дроздовцев, которые вывезли дядьковцев. Материнское чутье жены моей насторожилось: она первой почуяла близкую опасность и заговорила с администрацией лазарета о необходимости как можно скорее покинуть Кореновскую или, по крайней мере, отправить калек, беспомощных в минуту опасности. И вот, точно осененные свыше, мы уговорили в тот же вечер погрузить таких в отходивший на Тихорецкую первый поезд. Это обстоятельство внесло тревогу и во всех остальных, так что в Кореновской осталось на ночь очень мало спасенных.
Остались только либо тяжело больные, требовавшие продолжительного отдыха после перехода в телегах, либо совершенно оправившиеся и не желавшие показывать беспокойства удальцы. Вся администрация лазарета осталась в Кореновской, забота же об отправляемых была поручена нам с женой...
Когда гасли последние лучи солнца, мы оставили Кореновскую и двинулись в поезде довольно тихим ходом к Тихорецкой...
Прибыли туда ночью. Вокзал кишел народом и шумел и гремел, как улей с пчелами. Повеяло беспечным тылом и его героями. В зале не было ни одного свободного столика, стула. У станции ждали экипажи, верховые лошади, пролетки. А нам было некуда приткнуться. Мы разместились цыганским табором на лестнице и около нее. Грязные, прикрытые пестрым тряпьем, в изношенной до отказа обуви, герои-первопоходники не имели геройского вида. Сброд каких-то нищих. Голодные и усталые, обиженные полным невниманием пирующих в залах станции, они часа два томились в ожидании моего возвращения. Наконец дождались приюта на так называемом явочном пункте. Прислали грузовик и всех перевезли туда и накормили...
А ранним утром появился оставшийся в Кореновской фельдшер и сообщил страшную новость: ночью Кореповская снова была взята, красными, и там совершилась жестокая расправа с тяжело больными корниловцами и ранеными дроздовцами, нас спасшими, а также с теми жителями, которые чествовали нас обедами... Ночью пылали подожженные стога сена и слышался страшный вопль бросаемых в огонь раненых...
Так омрачилась наша нечаянная радость.
В течение дня прибежало еще несколько человек из тех выздоровевших, которые рискнули остаться в Кореновской, и мы узнали о таких ужасах, о которых я не буду уже рассказывать... Почти все дроздовцы во главе с ротмистром, фамилию которого я забыл, погибли в бою или в огне... Казацкая семья, чествовавшая нас обедом, расстреляна, а девушки предварительно изнасилованы... Свиньи гложут брошенные на улицах трупы...
В тот же день я, в сопровождении трех избранных корниловцев, был с докладом у генерала Алексеева. Он всех перецеловал, бесчинных поздравил с производством в поручики, приказал выдать всем обмундирование и отправил на двух грузовиках в Новочеркасск...
Все это было 45 лет тому назад, а стоит в памяти, как вчерашний день. Тяжелое забывается, а вот пережитая нечаянная радость до сей поры поднимает душу и тайно подсказывает:
- Верь: будет еще одна и большая еще радость спасения Родины от красной татарщины! Еще одна последняя радость в нашей жизни.
