Театр военных действий во В т о р о м
Кубанском походе обнимает Задонье, Ставропольскую
губернию, Кубанскую область и Черноморье.

Предыдущий очерк "ЛЕДЯНОЙ..." я закончил смертью генерала Маркова в бою за станцию Шаблиевка (см. "Вестник Первопоходника" № 3).

Останки генерала Маркова были перевезены в Новочеркасск, где были торжественно преданы земле, и полк его имени, находившийся там, смог отдать ему последние почести.

Во временное командование дивизией вступил полк.Кутепов, а начальник штаба и помощник ген.Маркова полк.Тимановский отбыл в Новочеркасск для принятия в командование 1-го Офицерского ген.Маркова полка.

Разбитые нами под Шаблиевкой части красных частью стали отходить па юго-запад и главным образом на Великокняжескую. Торговая нами занята.

Нашей колонне поставлено в задачу быстрым маршем преследовать отходящих на север с тем, чтобы обойти Великокняжескую с северо-запада и атаковать ее с этого направления.

Другим же частям было предписано: отряду Дроздовского - обойти станицу с юга, а коннице (дивизии Эрдели) из Ного-Манычского направления обхватить ее с востока.

Последней эта задача не удалась. Конница наткнулась на отряд Думенко.

Наша колонна, отбросив красных с северных переправ, утром 15-го ввязалась в бой за овладение Великокняжеской. Противник был опрокинут, но окружение, по указанной выше причине, не удалось. Красные спешно отходят.

День взятия Великокняжеской и следующий провели в ней, а 17-го перешли в Торговую, откуда стали разворачиваться с тем, чтобы подойти к Песчанокопской. Под ударами и нашей колонны и частей Боровского и Дроздовского Песчапокопская пала, и разбитые части ее гарнизона стали стягиваться к Белой Глине.

Белая Глина - большое и богатое селение Ставропольской губернии. Имела свои учебные заведения для обоего пола, свою уездную полу-интеллигенцию, быстро воспринявшую октябрьскую революцию. Это селение и станция Белоглинская лежат на линии железной ДОРОГИ от Тихорецкой на Царицын и в непосредственной близости к границе Кубанской области. Следующая станция Ея и привыкающая к ней станица Новопокровская были очагом большевизма. Туда стекались агитаторы и различные элементы, не знающие ни меры, ни края, порожденные разнуздавшейся революцией.

Остатки красных, разбитых нами у Великокняжеской, ТОРГОВОЙ и Песчанокопской, стали стягиваться туда.

Распропагандированное население Белой Глины частично само мобилизовалось, других взяли силой, образовав из них вместе с красными отрядам гарнизон в 9-10 тысяч человек. Ожидая наш подход, они спешно укреплялись вокруг селения, особенно в северной части, возводя окопы.

Всем распоряжался Жлоба со своей бригадой и отрядом матросов при ней.

В Песчанокопской частям Добрармии был дан трехдневный отдых, но нам (колонне Кутепова) пришлось воспользоваться этим отдыхом лишь частично. Как при взятии Великокняжеской, так и Песчанокопской, мы и тут получили задание обойти противника с целью его окружения.

Кутепов вывел нашу колонну обходным путем на юго-восток к Рассыльной, а оттуда на юго-запад на Павловское. Из Павловского повернули на север с тем, чтобы к утру 23-го, заняв исходное положение, атаковать Белую Глину с южной ее стороны. Остальные же колонны Боровского и Дроздовского из Песчанокопской, обхватив селение с севера, востока и запада, должны были быть готовыми атаковать его в указанное время, одновременно с нами.

С нами двинулась и конница Эрдели. В ее задачу входило уже 22-го занять станицу Новопокровскую и станцию Ея, прикрыв нас с этого направления, а также отрезать возможное отступление красных по железной дороге из Белой Глины.

Ночным маршем из Павловского, утром 23-го мы стали подходить к южным окраинам Белой Глины. Селения еще не было видно. Постепенно стало рассветать. Мы стали готовиться к разворачиванию. Приказ до указания не стрелять и щадить патроны. Отряд наш небольшой (Дивизия Кутепова), состоял из полка кубанских стрелков, имел пулеметы и два орудия. Марковский полк нашей дивизии еще к этому времени не подтянулся к нам. Кутепов принял на себя непосредственное руководство боем.

Я приступил к отдаче моих распоряжений и указаний командирам пулеметных взводов - все пулеметы на боевую, линию. Указал, кому стать на флангах. На каждый пулемет выдать по три ленты,- Мало! Могут быть расстреляны в несколько минут. Но я был спокоен. У меня был хорошо подобран, за время боевых страд, состав командиров, и их пулеметные урядники из г.г.офицеров знали цену каждого патрона и зря не выпускали их в воздух, а били прямо в цель. Это с одной стороны, а с другой, если нужно будет, то у них найдутся еще и другие три ленты. Дело в том, что сама жизнь породила это явление на протяжении всех наших походов. Нехватка боевых припасов и выдача их под контролем заставила пулеметчиков прятать часть "добычи" про запас, и каждый для своего взвода. На это явление, видя неоднократно в тяжелые моменты боя его благоприятные результаты, я молча закрывал глаза, тем более, что я не мог пожаловаться на мою "хозяйственную часть", которая не плохо справлялась со снабжением огнеприпасами, да и пулеметчики тоже ревниво следили за этим и захватывали после боев запасы не только для себя, а отдавали и в общий запас.

Оставив наши обозы в указанных местах, сняв все пулеметы с тачанок, мы стали занимать свои места в начавшей уже разворачиваться цепи.

Молча двинулись в направлении селения. Все ближе и ближе. Нас уже заметили. Открылся по нас беспорядочный, но недействительный огонь красных.

Все вперед и вперед. Уже ясно обозначились дома. С нашей стороны ни одного выстрела. Продвинулись еще вперед и залегли. Со стороны красных огонь умолк. На поле предстоящего боя тишина. Обе стороны выжидают. Кутепов остановился непосредственно позади цепи. Вправо от него остановился и я. Моя связь залегла рядом. Вдруг видим - и уже простым глазом! - на стороне красных появилось несколько всадников. Я подсчитал - три. Стали метаться вдоль цепи красных, отдавая распоряжения. Комиссары - определили мы.

Медленно и тяжело стала подниматься цепь, и мы увидели не одну, а три густые, расположенные одна за другой на небольшой дистанции; продвинулись немного в нашем направлении и снова залегли. Мы молчим. В момент их передвижения я приложил мой "Цейс", чтобы лучше их рассмотреть. Если сравнить с ними нашу одну довольно редкую цепь, картина получалась довольно жуткая. Даже в бинокль казалось, что люди касаются друг друга плечами. "Зато какая прекрасная цель", - мелькнуло у меня. Я посмотрел в сторону Кутепова. Поняв мой гзгляд, он молча кивнул мне головой. На нас смотрели из нашей цепи. Ждали сигнала ОТКРЫТЬ огонь. Вижу - пулеметы готовы к открытию огня, ленты вставлены. Стрелки в цепи вот-вот спустят курки. Но Кутелов молчит и молча смотрит вперед. Так проходят томительные минуты.

Вдруг видим, что у красных началось какое-то движение - вдоль их цепей туда и обратно стали мотаться их комиссары, отдавая какое- то распоряжение. Назрел момент!

- Огонь! - бросает Кутепов.

Поле сразу ожило. Застрекотали пулеметы, а в их стройное пение сразу врываются ружейные залпы, переходящие затем в регулярный стрелковый огонь. Момент - и отозвалась наша артиллерия: шрапнельные разрывы над цепями красных. Мы начали косить, поражая одновременно все их три линии. Видим - задние дрогнули и стали отдаляться от цепи в направлении селения, увлекая своим примером и других. Скашиваем двух конных комиссаров, третий поскакал в селение, а за ним гурьбой бросились и передние цепи. Мы - следом за ними. Побросав оружие и не оказывая более сопротивления, красные сдаются и целыми толпами выводятся за окраину селения и выстраиваются нами в поле. В наши руки попадают до 3.000 пленных.

Очищаются дома и дворы, главным образом последние, куда попряталась часть красных. Жители наглухо позакрывались в домах, и никого на первых порах не видно.

Просеиваем селение в направлении его северной части. Там на его подступах еще идет бой с красными, которых теснят части Боровского и Дроздовского. Они берут еще до 2.000 пленных. Часть красных прорывается у них (со стороны Боровского) и уходит на Горько- Балковскую и дальше в направлении Тихорецкой.

Я двигаюсь с моей связью и подошедшим ко мне пулеметным взводом по довольно широкой улице, идущей от середины окраины внутрь селения. Улица обрывается: справа водоем довольно большого размера, поросший камышем, впереди и слева ограда. То было кладбище. Слышу беспорядочную стрельбу и свист пуль вокруг нас. Противника не видно, но кругом стрельба. Свист пуль справа и навстречу, а кто-то отвечает и слева. Вдруг слышу голоса:

- Выходи, выходи, - затем выстрелы.

Один голос совсем близко от меня. Оглянулся направо и вижу на выступе последнего дома (на срубе), уперев удобно свое ружье и целясь в направлении камышей, наш стрелок добавляет:

- Ничего не будет, выходи!

Осмотревшись, а это заняло секунды, я понял, в чем дело. Это наши кубанские стрелки, окружив кольцом водоем и кладбище, вылавливали спрятавшихся. Увлекшись, не обращали внимания на то, что сами подвергали себя опасности быть застреленными своими же, стоявшими напротив в кольце. Вот почему нас и встретили со всех сторон свисты пуль.

Тщательное просеивание и вылавливание спрятавшихся, особенно из-местного населения, имело под собой серьезное основание. Местные болышевики несли большую вину перед добровольцами. Еще во время Первого Кубанского похода тяжело раненые были оставлены в этом районе и, подлечившись, попали в Белую Глину, а также в Песчанокопскую. Будучи затем выданы на расправу местным большевикам, были ими мученически казнены. Вот почему, при нашем подходе, часть населения Белой Глины, боясь нашей с ними расправы, добровольно мобилизовалась, других заставили силой помогать красным отрядам, занявшим их селение.

Кроме того, и в настоящем бою за овладение Белой Глиной, красные не давали нам пощады. Пленных не брали, Добивали наших раненых и умирающих. Обезображивали их трупы. Северные подступы к селению были ими сильно укреплены, так как они ожидали нашего удара с этой стороны. Когда части Дроздовского атаковали их окопы, они были отбиты, и принуждены были отхлынуть. На поле, перед окопами, остались раненые добровольцы. По взятии позиции красных, их всех нашли убитыми и истерзанными.

Не теряя времени, я отдаю распоряжение повышенным голосом, чтобы слышали и спрятавшиеся, - прекратись стрельбу и никого не трогать. Собрав их, мы разберемся, кто прав, кто виноват. Направлять ко мне.

В несколько минут вокруг меня стала собираться толпа их в 40 - 45 человек, вылезших из разных нор на кладбище и из болота. С них текла вода, и все были вымазаны в грязи . Приказал построить их в шеренгу.

Из опроса выяснилось, что эта группа в большей своей части - бывшие солдаты, что и видно было по их выправке. Приказал пересчитаться справа налево по два, вздвоить ряды и сомкнуться. Команду выполнили безукоризненно.

Я подошел к правофланговому. Высокий, стройный и подтянутый.

- В каком полку служил? - задал ему вопрос.

- Младший унтер-офицер Матвей Новиков, такого-то Гренадерского полка, ваше высокоблагородие, - Отрапортовал он. Название полка стерлось у меня из памяти.

Из дальнейшего опроса выяснилось, что они не имели отношения к населению местному или окружающих селений. Лишь некоторые были из далекого района Ставрополя. Решили, будучи у красных в обозной части, при бегстве их спрятаться и отдаться в наши руки.

Я предложил им влиться в мою часть, прибавив, что принуждения с нашей СТОРОНЫ нет никакого, а кто желает. Все тут же согласились. Мы, как всегда, нуждались в пополнении. Я их тоже, для начала, в большинстве применил, как ездовых в-обозе, в пулеметных тачанках и по другим хозяйственным надобностям. Кроме того, тут же ТРОИХ нарядил в распоряжение нашего "санитарного обоза".

Таким образом, я смог постепенно освобождать от этих обязанностей г.г.офицеров, годных для СТРОЯ, НО обычно я назначал на должности ездовых тех, кто по возрасту не годились в строй, ибо в строю нам нужны были люди молодые, крепкие и подвижные.

Так, пять штаб-офицеров из состава моего бронепоезда, вышедшие с нами в Первый поход или присоединившиеся в начале его, все - Войсковые Старшины, заслуженные старые офицеры Великой войны, командовавшие дивизионами или пластунскими батальонами или бывшие помощниками командиров полков, но не подходившие для пулеметного строя, были мною распределены на разные роли.

Войск.Старшина Староверов числился моим помощником. Войск.Старшина Цигалок заведывал хозяйством и нестроевым обозом. Войск.Старшина Бай-Бабаев, бывш.Командир стрелкового дивизиона 5-й Кавказской казачьей дивизии, был ездовым на хозяйственной повозке. С ним в Первый поход вышла и дочь его, работавшая сестрой в санитарной части, как и другая, профессиональная сестра Ника Николаевна или просто Ника. Фамилия ее стерлась из моей памяти, так как по таковой никто и не называл ее.

Была у нас и женщина-прапорщик. Безвестная героиня. Пробыла она у нас недолго, так как по моему ходатайству ген.Марков перевел ее к себе в ординарческую команду. Может быть, первопоходники, составлявшие ординарчесКУЮ команду при ген.Маркове, вспомнят, кто она была и как ее звали, так как у меня совершенно стерлось из памяти ее имя.

Появилась она у нас уже после того, как мы, оторвавшись от Екатеринодара, после смерти ген.Корнилова двинулись в направлении Дона

Была у нас в Дядьковской дневка. После боев у Екатеринодара и нашего форсированного марша - первый спокойный день. Казаки станицы встретили неожиданных пришельцев ласково и с хлебом-солью. Я расположился в небольшой комнате. Стол, несколько стульев и узкая тахта. Дверь выходит непосредственно во двор. Там находятся и хозяйственные постройки. Время полдничать. Хозяйка уже приступила к хлопотам. Накрывает, суетится, то входя, то выходя во двор. Кухня где-то в другом месте.

- Вас хотят видеть, - обращается она ко мне.

- Кто? - спрашиваю.

Но она, не отвечая, распахивает дверь. За порогом вижу юношу лет так 17-ти. В солдатской, ХОРОШО пригнанной шинели. На голове серая смушковая папаха образца, принятого в пехоте. Без погон. Талия перетянута ремнем.

Увидев меня, подтянулся и отдал честь.

- Войдите, - пригласил я.

У меня сидели, в ожидании обеда, мой помощник и хорунжий Ивченко, выполнявший обязанности и ординарца, и заведующего канцелярией. С ними я обсуждал очередные вопросы.

- Кто вы такой?

- Прапорщик такая-то.

Передо мной была женщина-прапорщик. Ей было девятнадцать лет. Девица. Дала объяснение, что скрывалась последние дни у хозяйки, в доме которой мы остановились. Москвичка. Прибыла на Кубань с одной своей подругой из Ростова, с намерением вступить в ряды Добровольческой Армии. Двинулись дальше на Тихорецкую. После многих мытарств потеряв по дороге свою попутчицу, добралась до Кореновской. Положение там оказалось почти безвыходное, но выручил случай. В ней принял участие казак из Дядьковской, который возвращался телегой домой после выполнения у красных "реквизиционной обязанности", и скрыл ее там.

- Прошу принять меня в вашу часть.

Неожиданное появление этой девицы-прапорщика и желание ее поступить к нам в пулеметную честь, признаться, сильно меня смутило. Мысли понеслись в недавнее прошлое. Семнадцатый год. Июнь месяц, мы расположены в Двинском лесу. Недалеко немецкие позиции. Русская армия получила приказ перейти в "революционное наступление". Мимо нас проходит женский батальон Бочкаревой. Эта встреча с проходящим мимо нас женским батальоном производит на нас гнетуще-тяжелое впечатление обиды за "слабый пол". Молча провожаем глазами их удаляющиеся ряды. Им приказано атаковать позицию немцев.

Слышим - ввязались в бой. Стрельба все сильнее. Выстрелы орудий. Рвется шрапнель. Таким салютом встречают немцы русских амазонок... Расстроенные, окровавленные, в пыли и грязи бегут мимо нас по лесу обратно, преследуемые шрапнельным огнем, воины женского батальона. Это было их первое боевое крещение...

- Хорошо, я вас принимаю. Садитесь, прапорщик, с нами. За обедом поговорим об остальном.

Сели и приступили к трапезе. Хозяйка одобрительно посмотрела на нас, видя свою опекаемую в нашей среде.

- Расскажите, - обращаюсь к ней, - как вы скрывали прапорщика у вас? Не боялись?

- Да просто. Переодела ее в наше женское. А боялась ли - не дюже. Моя "племянница".

Почти к концу обеда меня вызвали к командиру полка.

- Вот что, - были его первые слова: - приготовьтесь, к вечеру мы выступаем ночным переходом головной колонной. Пришлите мне своего связного, через которого получите указание часа выступления.

Переговорив еще о других вопросах, я при прощании докладываю:

- Ростислав Михайлович, разрешите вам доложить. Сегодня ко мне прибыло новое пополнение, - и рассказал ему о появлении у меня женщины-прапорщика.

- Как думаете ее применить?

- Сказать правду, еще не решил, но в строй во всяком случае не поставлю, - и рассказал ему о виденном под Двинском.

Возвратившись к ожидающим меня, даю указание:

- Вот что, господа. Сегодня вечером мы выступаем в неизвестное еще направление. Да оно и не подлежит оглашению. Вы, прапощик, приготовьтесь. Ночной переход, до дальнейших моих указаний, проведете в санитарной повозке. Вас проводит и познакомит с сестрами хорунжий.

У меня появилась идея, что наш новый прапорщик сможет применить себя в этом направлении - санитарном. Несколько дней я не обращал на нее внимания и не давал назначения. Она не сошлась с сестрами и явилась ко мне.

- Прошу назнэчения в строй.

Как я указал выше, мне оставался лишь один выход - переговорить с ген. Юрковым. Затем я ее видел на коне в ординарческой команде ген.Маркова. По прибытии на Дон, в Егорлыцкую, она уволилась. Как мне потом передавали, она решила пробраться к родителям в Москву.

Я отдал распоряжение мое новое пополнение, до распределения, направить к нашему обозу.

Пополнялся в этом походе и нош 1-й Кубанский стрелковый полк, разворачивая следующий батальон. Особенно успешно шло разворачивание при вступлении в Кубанскую область.

Таким образом, моя чисто офицерская часть с очень небольшим составом казаков и не-казаков (последние - из юношей интеллигенции) начала во ВТОРОМ походе пополняться и рядовым составом. На походах вся наша пехота и мы, пулеметчики, передвигались на тачанках, проделывая благодаря этому большие переходы как днем, так и ночью. Благодаря этим ночным переходам красным нелегко было установить пути наших следований. И еще осложнялось это тем, что, тронувшись засветло в одном направлении, мы в темноте брали совсем другое направление. Красные также стали применять переброску своих частей на подводах. Надо полагать, переняли эту тактику от нас. Ночью мы привязывали лошадей к повозкам и спали. Верховые по наряду следили ночью за движением колонны.

Была у меня командирская тачанка, в которую я примащивался в ночных переходах. Конь мой шел сзади привязанный.

Из группы влившихся в часть военнопленных я выбрал себе ездового. Пулеметчики вначале как-то неодобрительно смотрели на это мое действие. Мок штаб-офицеры, когда мы разбили свои квартиры в Белой Глине, собравшись ко мне для обсуждения очередных, после каждого перехода и боя, вопросов, говорят:

- Не увез бы он вас ночью куда в сторону!

Мотивировали тем, что я при ночном переходе ехал во главе своей колонны.

Этого не случилось. Влившиеся к нам стали исправно нести службу. Сказывалось и обхождение с ними, и не выветрилась старая дисциплина. Они дошли с нами до Новороссийска, где или были демобилизованы, или продолжали службу. Главная масса пленных, взятых в Белой Глине, по приказу ген.Деникина разошлась по домам. Это произвело на них колоссальное впечатление. Не верили своему счастью.

Покончив с собиранием попрятавшихся в камышах и других местах, я приказал отвести поступившую к нам на пополнение группу на южную окраину селения и присоединить их к уже подтягивающемуся нашему обозу. Он был уже совсем на виду. В это время, и совершенно неожиданно для нас, начался со стороны красных артиллерийский обстрел южной части селения. Снаряды рвались сначала на окраине, а затем начали ложиться в поле и навстречу подходившему обозу. Было несколько попаданий в голову обоза. Разбиты две пулеметные тачанки и одна хозяйственная повозка. Люди на них и лошади разорвавшимися гранатами искалечены или убиты наповал.

Это северная группа красных на подступах к селению прорвалась от напиравшей на них колонны Боровского. Повернув круто на юго-запад вдоль Белой Глины на Горько-Балковскую, они для обеспечения своего движения и прорыва приказали своей артиллерии открыть заградительный огонь.

В Белой Глине мы получили заслуженный отдых. Пробыли там неделю, до 30-го июня.

Разместились по квартирам. Мне достался отдельный небольшой дом с садом, где также стоял мой помощник, конный вестовой и заведующий канцелярией (писарь) хорунжий Ивченко, впоследствии в чине есаула мой адъютант, и еще два связных ординарца из г.г.офицеров. Последние предпочли устроиться более "самостоятельно" - В летней постройке в саду. Это дало повод Войсковому Старшине Староверову - человеку в годах - к шутке над ними:

- Понимаю, понимаю, почему отделяетесь от нас. Эх, молодежь! И я был такой!

Хозяйка, женщина средних лет, встретила нас очень смущенно, но старалась своей суетой показать услужливость. Старалась определить, кто в среде ее постояльцев начальство и какое будет к ней отношение.

Население Белой Глины, чувствуя свою вину перед нами за организованное ими сопротивление, боялось расправы с ними. Мужчины или попрятались или оказались у нас в плену. Поэтому поначалу мы видели только женщин. Но, когда узнали, чте взятые нами в плен распускаются, то обстановка изменилась.

Постепенно мы разузнавали, что творилось у них в период "сов- власти". Так тут была проведена социализация женщин, и главными проводниками этого "достижения революции" были стоявшие тут матросы.

Наша хозяйка стала с нами осваиваться, видя, что мы с ней обращаемся, как и полагается, и за все платим. Охотно сама предложила вести нам хозяйство. На второй-третий день представила нам свою дочь. До тех пор скрывала ее.

- А где же ваши мужчины? Муж, сыновья ваши, если таковых имеете? - задал я ей вопрос.

- Она как-то смущенно уклонилась от моего вопроса. Я не настаивал.

- Скажите, почему вы скрывали от нас свою дочь?

- Да видите, вы не знаете, что у нас творилось до вашего прихода. У нас уже нет больше девушек. Все они были "реквизированы" (она так выразилась), матросы и красноармейцы их распределили между собой и с ними гуляли.

- А как было с замужними женщинами?

- У кого мужа угнали или была одна - тоже "обслуживала" их.

Мы поворачиваем на Тихорецкую.

За время нашей стоянки в Белой Глине мы имели возможность не только отдохнуть, выспаться вдоволь, вкусить горячую пищу, которую мы видели очень и очень редко - так и мерещится отварная, холодная и не совсем хорошо очищенная курятина, которую подавал мне мой вестовой-казак, часто на походе, в седле, иногда без соли и да и свежего хлеба, а так, засохший кусок, - а главное, что было и самым важным для малых и больших начальников и командиров, - привести свою часть в дальнейшую боевую готовность.

К 30-му июня, чтобы начать операцию против Тихорецкой, которая была намечена нашим Командованием на 1-ое июля, части Добрармии начали занимать исходное положение с целью полного окружения ее и с тем, чтобы приступить к ее штурму.

К этому числу наша Дивизия под командованием полк.Кутепова сосредоточилась в станине Калниболоцкой. Еще за несколько дней до этого к нам подошел стоявший в Новочеркасска 1-й Марковский полк. Отдохнувший, пополнившийся и развернувший там 3-й батальон, он, на пути своего движения к нам, совместно с 1-м Конным полком, также покинувшим Новочеркасск, вел бои и 26 июня стал в Горькой Балке.

В задачу нашей колонны входило: По занятии станции Порошинской, обогнув уступом Тихорецкую, выйти на жел.дорогу Сосыка-Тихорецкая и, перерезав ее атаковать с севера.

Для обеспечения операции сосредоточиваемых сил Добрармии, ее командованием возлагается на Отдельную конную бригаду полковника Глазенапа, сформированную из кубанских казаков, тяжелая и ответственная задача охранять наш правый фланг от частей Сорокина, расположенных по линии Сосыка-Екатериновская- Кущевка; весь наш тыл до Торговой и нашего фронта, а также от напирающих на нас с тыла красных отрядов в северной части Ставропольской губернии.

Для прикрытия нашей колонны с севера в задачу конницы Эрдели (его дивизии) входило: взяв станцию Леушковскую, оставить там заслон, а с остальными своими частями выйти к западу от Тихорецкой на линию жел.дороги в Екатеринодар и ударить по ней с этого направления.

К началу 2-го Кубанского похода, в предвидении разворачивания, наши три бригады были переименованы в дивизии.

Наша 1-ая Дивизия к этому времени имела следующий состав: 1-й Офицерский пехотный полк; 1-й Кубанский стрелковый полк; 1-й Конный полк; 1-ая Отдельная батарея и 1-ая Инженерная рота. От начала 2-го похода и до боев за Тихорецкую Дивизия вышла лишь в составе Кубанского стрелкового полка, батареи и инженерной роты.

От начала нашего Второго похода и до Тихорецкой мы встречали то или другое сопротивление превосходящих нас сил красных, которое мы сравнительно легко ломали.

У Тихорецкой же мы натолкнулись не только на сосредоточенный кулак, но также на сильно укрепленные позиции.

Туда к основным силам стягивались бежавшие от нас и недобитые нами части красных. Было также мобилизовано, вооружено и загнано в окопы население. Окопы подчас обведены проволочным заграждением.

Заняв исходное положение, наша колонна в ночь на 1 июля выступила из Калниболотской. Обойдя Порошинскую, красные стали отходить под защиту Тихорецких укреплений. Обхватив Тихорецкую с севера и перерезав жел.дорогу на Сосыку, двинулись в направлении станицы. Пройдя самую станицу и наступая в направлении станции, мы встретили сильное сопротивление красных, засевших в окопах. Наше движение и порывы были приостановлены сильным огнем из окопов, и, в частности, на 1-й Кубанский стрелковый полк (Марковцы шли развернутым строем рядом) неожиданно из засады подвергся атаке двух броневиков, прошедших даже наши цепи. Полк отхлынул и заново стал собираться, перейдя вновь в наступление. Наша артиллерия поддержала нас, разбив один броневик; второй скрылся.

Поле сражения покрыто высокой пшеницей, что с одной стороны давало прикрытие при движении вперед, но с другой стороны мешало связи своих частей. Цепи не могли держать равнение, отрывались или заходили на участок соседей.

Ожидая возможной снова засады, двигались осторожно и без выстрелов. Красные стали нас подпускать и даже совершенно моментами прекращали огонь. Мы уже недалеко от их окопов, рукой подать. Виднеется уже и окраина пшеницы, а за ней и окопы. Приостановив движение, стали выравниваться и подтянули в цепь пулеметы, выдвинув их местами вперед для обеспечения движения цепей.

- Сдаются, - вдруг разносятся по нашим цепям.

Действительно, видим на поднятых кверху ружьях белые флаги. Многие просто размахивают ружьями вправо и влево. Наши цепи поднялись и стали быстро подходить. Но действительность оказалась другая. Красные сразу открыли залпами огонь по поднявшимся и движущимся к ним цепям. Мы попали в ловушку. Цепи отхлынули за линию наших пулеметов, которые немедленно открыли по окопам огонь, заставивший засевших в них скрыться и прекратить огонь. Наши кубанские стрелки воспользовались этим моментом и бросились на окопы в штыковой бой. Пулеметчики, принужденные прекратить огонь, стали немыми свидетелями голгофы красных. Хотя наши атакующие были снова встречены уже у самых окопов жидкими залпами красных, едва опомнившихся от ураганного по ним пулеметного огня, но порыв их был настолько стремителен, что ничто не могло их остановить. Разъяренные обманом со стороны красных, они не давали никому пощады. Шло поголовное истребление, и никакая сила не могла их остановить.

Пожалеть можно было тех, кого силою вогнали в окопы - мирных жителей. Я видел их в их обычной партикулярной рабочей одежде или в форме железнодорожников, были среди них также подростки, промелькнули к женские лица.

Увлекшись, я выдвинулся вперед, от меня не отставала моя связь и очутился в линии рукопашного боя. Картина была кошмарная. Стоны умиравших, раздирающие душу крики о пощаде... Часть красных продолжала сопротивление, что ухудшало положение тех, кто побросал оружие. Падали и наши.

Вижу - в каком-то шаге впереди меня, подняв руки кверху и припав на колени, с залитым слезами лицом, юноша в форме телеграфиста с ужасом смотрел на штык, наставляемый на него подскакивающим к нему нашим стрелком. Вот, вот он должен его проколоть. Я делаю быстрый шаг вперед и ударом руки по прикладу отвожу в сторону уже двинувшийся вперед штык, который должен был проколоть его насквозь. Удар попадает под левую мышку и лишь прорывает рукав. От такой неожиданности - резкий поворот в мою сторону, но тут же наш стрелок молча ринулся дальше на расправу.

Мой спасенный - а таких было немного, может быть, он был единственным, сказать трудно - сразу очутился около меня и вцепился в полу моего кителя. Я попытался его успокоить и стряхнуть его руку, мешавшую моему движению, но это было не так легко - он считал, что так будет вернее.

Я затем передал его своим, которые поздно ночью, благо мы попали на ночлег в железнодорожный поселок, вручили его родителям, жившим в этом поселке.

На утро другого дня узнали, что ген.Деникин решил посетить поле нашего сражения.

"Я видел на другой день это поле. Жуткое зрелище представляли длинные линии окопов - по обе стороны дороги... сплошь заваленные человеческими трупами... Они - вчера еще вольные или невольные защитники окопов - прекратили огонь и подняли на ружьях белые флаги (платки); но когда добровольцы подошли... их встретили залпами..

Поэтому, когда окопы пали... пощады не было никому." (Том 3-й, стр. 175. Ген «Деникин, "Очерки Русской Смуты").