До сих пор неизвестна биография первого героя Кубани в гражданской войне начала 1918 года, войскового старшины Галаева. Скажу о нем, что знаю.
В нашем Кубанском войске на ежегодные месячные лагерные сборы для льготных казаков на Кубани командировались несколько офицеров из первоочередных полков, несших свою службу на окраинах России - на Кавказе и в Туркестане.
В 1914 году на Кавказские лагерные сборы на реке Челбасы для льготных полков - 2-го Кавказского и 2-го Черноморского - и 10-го пластунского батальона командирован был и я, имея чин хорунжего. Эти лагерные сборы были очень интересны во всех отношениях. Коротко говоря, это была своеобразная Запорожская Сечь в течение месяца. Полки были большие, и офицеров во всем лагере доходило до ста человек. Все офицеры питались в "табль-д'оте". За общий стол, по форме буквы П, садились в порядке старшинства чинов.
По воскресеньям из станицы Кавказской в лагери приезжали жены льготных офицеров. После обеда бывали танцы. Лезгинка была обязательной и "страдальцем" в ней обыкновенно бывал автор этих строк. Вернее, других танцороб в лезгинке нe было.
Офицеры 2-го Черноморского полка были очень дружны между собою, были большие любители широко кутнуть и говорили между собою и с казаками больше по-черноморски. Среди этой черноморской молодежи были два офицера-горца: осетин сотник Галаев и кабардинец сотник Барагунов - Терские казаки. Черноморцы любили этих офицеров и переиначили их имена по-своему: первого назвали "Пэтро Галайко" а второго "Гри-Гри", так как его имя и отчество было Григорий Григорьевич. Последний держался скромно и незаметно, но сотник Петр Галаев - высокий, стройный, широкоплечий, с крупными чертами лица и широким лбом, всегда в пенсне - держался чопорно и предупредительно со всеми. Говорили, что он окончил Донское Новочеркасское юнкерское училище по какому-то исключительному случаю, но я не верил этому. А спросить старшего сотника - считалось неприличным но воинской этике.
Галаев настолько, чисто по-горски, был вежлив и обходителен со всеми, что это выделяло его среди остальной молодежи; да и годами он казался гораздо старше всех.
В противовес черноморцам сотник Галаев почти ничего не пил из спиртного, но любил посидеть в компании. Черноморцы немилосердно потешались над ним, что он "ничего не пьет".
Ты ж тэпэр вже наш!.. Ты Пэтро, и Галайко... козак-чорноморець... ну и пый, с-сова душа! - острили они дружески. И сотник Галаев, скромно улыбаясь и при этом поправляя на носу свое пенсне в золотой оправе, брал рюмку, чокался с соседями и, пригубив, тут же ставив на стол. Я всегда сидел недалеко от него через стол и наблюдал за ним. Наша молодежь - кавказцы - были скромны, почти ничего не пили, чем и обратили на себя внимание Галаева.
В конце лагерных сборов, в последнее воскресенье, на офицерском обеде было особенно весело, так как прибыл начальник лагерного сбора ген. И.Е.Гулыга с супругой (он же был и атаманом Кавказского отдела). После бальных танцев грянула лезгинка. Как всегда, послышались выкрики: "Хорунжий Елисеев, Елисеев!". Отказываться, тоже как всегда, было нельзя.
Выйдя в середину залы и сделав тур, я приблизился к сотнику Галаеву и по-кавказски пригласил к танцу. Должен сказать, что он никогда до этого не выступал в лезгинке, но я понимал, чувствовал, что он, как почти все горцы, конечно, танцует ее. Галаев чуть смутился и продолжал сидеть за столом. Но тут черноморская молодежь выкрикнула:
- Пэтро!.. Галайко!.. та йды! докаж, що и у нас е танцюристы! - и Галаев вышел.
Он особенно изящно, что свойственно только природному горцу, прошел-проплыл со мною круг, и когда мы стали делать "па" на пальцах, я увидел, как его крупное лицо сжалось в дикую гримасу, он бросил правую руку к своей кобуре, выхватил револьвер и все семь пуль разрядил себе под ноги с таким азартом, словно кого-то хотел убить. Подчиняясь этому инстинкту, чего у меня никогда не было, я выхватил свой "Наган" и все семь пуль выпустил в потолок. Овациям не было конца. Галаев подошел ко мне и крепко пожал руку, улыбаясь.
В феврале 1917 года (до революции), командированный в Петроград для представления в Конвой Его Величества, я заглянул в Екатеринодар. На Красной улице, у Реального училища, увидел идущего мне навстречу по тротуару Войскового Старшину Галаева. Я был подъесаулом. Думая, что он не вспомнит меня, хорунжего 14-го года, я приготовился достойно отдать ему, как штаб-офицеру, воинскую честь. Но он, увидев меня издали, расплылся в улыбку, направился ко мнe, крепко пожал руку и обнял за плечи по-мужски, вернее - по-кавказски. Он был штаб-офицером все того же 2-го Черноморского полка Кубанского Войска и прибыл из Персии в отпуск. Конечно, вспомнили лагерные сборы 14-го года, "веселие молодости" и... "лезгинку со стрельбой".
Расстались, и я больше его не встречал, а в январе 1918 года я узнал, что войсковой старшина Галаев является Главою Правительственных войск Кубани, и мне это было особенно приятно. Bcпомнив же лезгинку и тот момент, когда он зверски бросился к своему револьверу, я понял, что он своею чистою и порывистою душой не мог иначе реагировать на насилия красных, как взявшись за оружие. Взялся за оружие - и погиб в первом же бою. Кисмет...
- о -
Тщетно я наводил справки о его биографии. Они бывали разноречивы. И вот мне написал о нем его сверстник и станичник Ново-Осетинской станицы Терского Войска, полковник Константин Семенович Лотиев. Лотиев – друг нашего бывшего командира полка полковника Эльмурзы Асламбековича Мистулова и в течение нескольких месяцев - с августа 1916 г. до середины февраля 1917 г. - был при нем у нас в полку, на Турецком Фронте, его помощником. Я тогда был полковым адъютантом. Наши взаимоотношения с Лотиевым до сего дня остались очень близкими и теплыми. Лотиев живет в старческом доме под Парижем. Вот его письмо.
"Войскового старшину Петра Андреевича Галаева я знал с детства. Он мой сверстник, но, быть может, на несколько месяцев моложе меня. Я родился 10 октября 1973 года, а он, вероятно, в начале 1879-го. Мы поступили одновременно во Владикавказское реальное училище в приготовительный класс в 1889 году. Я окончил реальное училище в 1897 году, а он в это время был в 5-м классе, то есть отстал на два года и, видимо, дальше не пошел. По окончании Реального училища я поступил в Николаевское кавалерийское училйще (в казачью сотню) и окончил его в 1899-м году. Галаев же в 1898 году поступал в Новочеркасское юнкерское училище и окончил его в 1900 году, когда из юнкерских училищ выпускали чином подхорунжего. Точно не могу сказать, вышел ли Галаев сразу в Кубанские пластуны или же сначала в конный полк, а потом перевелся в пластуны. В 1910 году, в Каменец-Подольске, неожиданно встретился с ним, как офицером 1-го Линейного полка Кубанского, войска. В 1912-м или 13-м году Галаев ушел на льготу. В полку Галаев считался доблестным строевым офицером и за рубку имел призовой золотой жетон. В 1915 году, в мае или июне (8-я Армия ген.Брусилова) я опять случайно встретился с Галаевым. Он был в каком-то полку Кубанского войска, кажется, во 2-ом Черноморском. Отец Галаева был в отставке войсковым старшиной, пользовался в станице большим уважением и почетом и считался выдающимся наездником я танцором. Вот все, что я могу сообщить о доблести Галаеса", - закончил свое письмо полковник К.С.Лотиев, его станичник, казак-осетин Терского Войска.
Погиб Д.А.Галаев в возрасте 40 лет.
Полковник Елисеев.
- - о0о - -
