ПО СЛЕДАМ ПАМЯТИ.
На Дону
Глава вторая.
Изумлению моему и тревоге не было предела, когда я увидел шедшего навстречу мне брата, на пять лет моложе меня. С виноватой улыбкой он подошел ко мне и подал пару двухшовных, еще крепких сапог.
- Твои совсем плохие.
Был этот мой брат очень тихим, спокойным и даже застенчивым. С самого младенчества его будто преследовал злой рок. Еще совсем маленьким он заснул на песке посередине улицы. Песок перед нашим домом был классический, и не раз здесь двумя парами волов вытаскивали застрявший автомобиль богачей Хохлачевых. На беду ехала арба, груженая хлебом. За снопами возница не заметил, что впереди лежит что-то маленькое песочного же-цвета, и переехал ребенку ноги. Глубокий, рыхлый песок спас от переломов, но икры были раздавлены, и последствия остались.
Беда не приходит одна! Пятилетним малышом потащился он за отцом на бахчу, в полуверсте от дома. Для сокращения дороги отец прошел канавой, отделявшей гумно от огорода, и когда jh. уже выбрал арбузы, к нему хромая и с плачем подошел братишка. На вопрос отца ответил, что его укусила "жаба". Отец пошел назад и в канаве нашел гадюку. Братишка был при смерти, распухший и прозрачный и выжил каким-то чудом. В то лето я был в городе, готовясь к вступительным экзаменам. Болел он и золотухой, как последствие - частичная глухота. Хорошо помню, что в детстве мы все пили рыбий жир, а с ним одним вот и приключилось.
И вот этот неудачник, еще мальчик, полуглухой,- очутился здесь - в походе в неизвестность! Я растерялся, не находя выхода из положения. В Ольгинской видел его раза два. Это было наше последнее свидание.
Начался поход. Как-то мало интересовал и тревожил вопрос: куда мы идем? Вверившись нашим вождям и начальникам, мы оставили за собой единственное право: беспрекословно подчиняться. Шли бодро, часто развлекая себя песнями. Помнятся тревога и некоторая нервность при оставлении станицы Хомутовской. Мы еще находились в станице, вытягиваясь на кг, а с противоположной стороны летели снаряды, и вдали была видна группа конницы. Вскоре стрельба плекратилась.
Промелькнули все донские станицы... У большого села Лежанки произошел уже настоящий бой. Мы были в арьергарде и начала боя не видели - судили о нем лишь по усиливавшейся впереди стрельбе. Прошло довольно времени, пока нас вызвали вперед. Быстро подтянулись и под орудийным огнем рассыпались в цепь влево от дологи. Впереди, с кольтом на плече - капитан Ветчак, а левее его - пожилой господин в черном пальто и папахе, с карабином за плечами. Потом мы узнали, что это был наш бесстрашный командир, ген.Казанович. Пулемет наш выдвинулся далеко вперед и стрелял недолго. Здесь мы задержались. Выиграли бой лобовой атакой части ген.Маркова и, охватом справа, корниловцы. 39-ая пехотная дивизия, подкрепленная местными жителями, оказала упорное сопротивление, но, сбитая с позиций по реке, в беспорядке бежала.
Странный случай произошел в то время, когда мы задержались на остановке. Далеко влево был большой курган. На нем кто-то показался и быстро исчез. Пока мы судили да рядили, кто бы это мог быть, гимназист 8-го класса Миша Дорофеев - парнишка шустрый - уже отправился в разведку. Взял направление правее кургана, а поровнявшись с ним, стал медленно огибать его, пока не скрылся из виду. Расстояние было большое, и, так как мы уже снимались для движения на взятое село, то и не узнали, что случилось. Только в мае, в Новочеркасске, получили сведения, что Дорофеев попал в засаду; репрессий избежал и потом служил в какой-то части Донской Армии. Не знаю, насколько это правильно.
Кубанские станицы, от Старо- и Ново-Леушковской до самой Березанской оставили в памяти лишь большие, утомительные переходы, особенно один из них, когда ноги двигались лишь по инерции, а глаза слипались.
Под Березанской был бой, сначала грозивший стать затяжным, но потом быстро затихший. Дальше произошли события, которые и по сей день не потеряли для меня остроты впечатления.
В ночь на второе марта нас посадили на подводы, чего еше ни разу не случалось, и повезли из станицы Березанской вдоль реки. Дорога подмерзшая, кочковатая, тряская, но все равно оаснпаешь. Ехали довольно медленно и долго и только под утро остановились у какой-то постройки. Часть наших сразу ушла вперед. Светало. Начинаем различать мельницу, гать... Со столоны ушедших послышались выстрелы. Поспешили и мы туда же. Слева от нас, немного ниже - камыши. Пулеметная очередь... Вторая... И все затихло. Впереди очень крутая, высокая насыпь; влево чуть вырисовываются контуры жел.-доложного моста; вправо насыпь постепенно снижается и исчезает вдали в пликрытую посадками выемку.
Боком взбилаемся на крутизну насыпи. За полотном небольшое помещение разъезда. Внутри - пусто; на столе остатки неоконченного завтрака. И нам удалось полакомиться кусочком хлеба и медом. Наши налаживают взрыв моста.
Рассвело. Кто-то заметил над посадками дымок. Через короткое время дым становится яснее. Дали знать на мост. Вскоре из посадок показался паровоз и остановился. Силимся определить: простой ли поезд или бронированный? Паровоз медленно продвинулся еще вперед и опять стал. Видны и вагоны, но никто не высовывается ни из них, ни из паровоза. Подрывники минировали мост, и мы, перейдя полотно, начинаем отходить. Поезд продвинулся еще вперед и стал нас обстреливать.Скатываясь вниз, нельзя стрелять, да и внизу не лучше: пули летят, а противника нe видно. Стали все же отстреливаться. Огонь прижимает нас к камышам. Лед кажется крепким, и мы, скрытые камышами, идем по нему к мельнице. Красный пулемет осыпает камыши. Впереди кто-то упал. Спешим на помощь и всей группой проваливаемся в воду. Слава Богу, не глубоко, чуть выше колен. Залитый кровью раненый - тоже в воде. На одной щеке большая рваная рана: пуля раздробила челюсть. Это - наш санитар, Борис Яхнин, студент медик Ростовского Университета. Вытащили его из воды. Впоследствии, будучи уже всеми уважаемым врачем в Праге, он, как еврей, со всей семьей был укушен в гасовой камере.
Сильный взрыв на мосту заставил паровоз попятиться назад, к посадкам. Мы выбрались из воды и поплелись к подводам. Едва успели вылить из обуви воду и выжать портянки, как на горизонте, со стороны Тихорецкой, показалась кавалерия. Погрузились на подводы и медленно стали подниматься в гору, в направлении ст.Журавской, куда должна была подойти вся армия. Со стороны противника - очень длинный пологий спуск, и почти такой же юдъем - с нашей стороны. Противоположная сторона - как на ладони, а конница быстро приближается, заливая собою скат, и начинает нас обстреливать. Группа всадников пытается подойти к переправе у мельницы. Пулеметная очередь - и все покатились назад. Но конница уже заполнила своей расползшейся массой весь противоположный скат. В отдалении на открытой позиции появились их орудие и начали нас обстреливать. Мы рассыпались в цепь по обе стороны дороги и кое-как отстреливаемся. Снаряды красных ложатся близко, но поражений нет. Жутко смотреть на противоположную сторону: что стоит этой массе конницы раздавить нас - каких-нибудь 60 человек, в большинстве - полу-опытных юнцов, тем более, что слева, где-то рядом - красный бронепоезд с десантной пехотой?
Вдруг - разрыв в самом конце подвод. Полетели вверх разбитые в щепы части подводы. Тяжело ранен отстреливавшийся с нее наш блестящий пулеметчик, капитан Ветчах. Большой урон!
Небольшая задержка - и двинулись дальше. Перевалили через гребень и стали терять из виду противника. Сели на подводы и двинулись дальше уже рысцой. Сразу почувствовалось, что наполовину промокли: по телу изноб, зябко. Ехать пришлось все же далеко, пока, наконец, не ввалились в теплые хаты. Наскоро поели, развесили мокрую одежду я завалились спать.
Кто-то тщетно усилится нас разбудить: поднимаем головы, и снова валимся на солому. Все же начинаешь соображать: приготовиться к выступлению! Взять с собою только оружие! Оделись. Винтовки и патронташи - и в строй. Совсем темно. Свежо. Едва перевалило за полночь. Опять на подводы. Едем недолго. Ссаживаемся. Немного идем и г в цепь! Иногда ложимся. Кое-где еще снег. Одолевает сон. Темно. Кто-то ходит по цепи и будит.
(Уже а Париже есаул Моисей Попов, ныне покойный, не раз вспоминал при встречах: "А помнишь, как я будил вас под Выселками, чтобы не замерзли? Отойдешь - опять спят! ").
Время от времени возвращаются дозорные, что-то рассказывают. Все перемешалось со сном. Неожиданно слух улавливает собственную фамилию. Быстро вскакиваю и подхожу. Казак Самсонов взволнованно рассказывает: сотник Греков, в небольшом отряде которого был мой брат, отправляясь на подводе в разведку, взял с собою брата и еще одного партизана; где-то на кого-то напоролись, и первым выстрелом брат был смертельно ранен: пуля пробила область живота. Потеряв сознание, по дороге в госпиталь он умер. Сон отскочил, мысли спутались. До госпиталя 7-8 верст...
Близится рассвет - скоро бой. Наши цепи двигаются вперед. Еле видны очертания большого села - Выселки. Внизу под горой жел.-дорожная насыпь, а за нею, вправо, большое здание. На дальней окраине села начинаем различать группы снующих людей. Ясно слышны сигналы. Как раз время атаковать, предварительно пустив туда пяток снарядов. Однако мы стоим на месте. Уже светло - видимость полная. Состояние нервно-напряженное: чувствуется близость хорошо скрытого противника.
Но вот мы ринулись вниз, по довольно крутому скату. Дождем посыпались пули, застрочили пулеметы. Огонь больше справа. Он настолько силен, что невольно толкает вперед: ни залечь, ни остановиться нельзя: нет укрытия. Так мы, левая группа, и докатились до маленького домика с двором, единственного перед жел.дорогой. Большинство бросились в калитку, а я, соблюдая направление, побежал влево, за забор, но, едва поравнялся с углом, отскочил назад, как пружина. В ушах окрик и выстрел чуть что не в упор: за забором группа красных. Вскакиваю в калитку. Один из нас удачно бросил ручную гранату через сарайчик.
Нас пятеро. Дворик маленький. И запертый домик, и сарайчик, и забор - все новое: доски вплотную. Через калитку видим, что все наши куда-то исчезли. Отошли ли они назад или залегли где-то у самого полотна? Никого не видно. Огонь, стихший было на время, снова усилился. Стреляют по нашей "крепости" и, кажется, с трех сторон. Еще находим возможность как-то отстреливаться, но противника почти не видно. Не можем обнаружить и своих.
Упал и корчится гимназист 8-го класса Виктор Попов. Близкая пуля, пройдя доски, распорола живот - внутренности наружу. Просит дострелить. Вскоре теряет сознание. Жутко. Не заметили, как был убит Миша Процевич, тоже гимназист 8-го класса, единственный сын бедной старушки. Стоял он в углу, как будто прикрытый выступом домика, и только чуть присел - пуля в сердце. Ранен в ногу Хованский, к счастью, не тяжело. Своих все еще не можем обнаружить.
Оставаться дольше нельзя - всех перебьют! Уходить назад? Мы станем единственной мишенью на довольно длинном подъеме и вряд ли уцелеем. Перекрестились и, поддерживая раненого, побежали в гору. Посыпались пули. Хованский разделил нас. Разбежались в стороны и прибавили ходу. Пулемет строчит как-будто за сниной. То впереди, то вокруг пули взрывают потряхшую землю, и кажется, что они и под ногами. Бежишь, как босой по горячим углям, и оглянуться некогда - скорей, скорей! Двое справа от меня тоже бегут. Живы! Близок уже и спасительный гребень. Ввалились в первую лощину. Ушли!
Немного влево в лощине небольшая группа. Направляюсь туда. Главнокомандующий со штабом. Не без волнения сбивчиво рапортую о случившемся и прошу разрешения проехать с ранеными в госпиталь, чтобы проститься с братом до погребения.
...Госпиталь. Убитые - на полу. Их много. Почти все покрыты. Сестра находит брата. Исчезла с лица полудетская улыбка: оно спокойно и серьезно. Вытянулся: 16 -летний кажется взрослым. Простился и опять в Выселки.
Бой кончен, и лишь изредка доносятся отдельные выстрелы. В нашем дворике следы крови на земле, да изрешеченное дерево построек и забора. Свои повествуют о грустном финале: Попова докололи красные. С верхнего этажа высокого здания - вальцовой мельницы - стянули двух австро-венгров пулеметчиков, - главных виновников больших потерь. 11 убитых и около 40 раненых было у нас. А сколько в других частях?
Эти два дня, слившиеся в одно целое, остались в памяти навсегда. Уже впоследствии я узнал, что причиной неудачи нашей первой атаки было опоздание других частей и даже отсутствие одной из них. И сейчас мне представляется достоверным, что, когда я подошел к ген.Корнилову с рапортом, вид у него был грустный, а взор, куда-то устремленный, носил следы влаги. Так мне показалось тогда.
После Выселок отряд наш имел жалкий вид. Потерявши половину состава - друзей и приятелей, оставшимся не легко было сбросить гнет впечатлений вчерашнего дня. Но уже через два-три дня настроение снова поднялось. Легко раненые стали возвращаться в строй.
При наступлении на станицу Кореновскую мы находились в арьергарде. Впереди шел ожесточенный бой. Вдруг тревога и у нас: вдалеке в тылу показалась значительная группа кавалерии, принятая, конечно, за красных. Но странно было, что, приближаясь, конница не проявляла никакой агрессивности - шла спокойно, в сомкнутом строю. Вскоре к общей радости выяснилось, что нас догоняют кубанцы из двух смежных станиц. Настроение наше сразу повысилось. Перед Кореновской большевики оказали очень сильное сопротивление, и бой был затяжным.
Противник был разбит, но потери опять были большие. Ночь в Кореновской была снова короткой. В полночь, сонные, построились и двинулись в путь. Шли с самыми строгими предосторожностями: в абсолютном молчании и при полном затемнении. Только на привалах, и то упершись лицом в землю, можно было покурить. Узнав, что Кубанская армия оставила Екатеринодар, мы свернули влево и, меняя направление, хотели скрыть от противника хоть на короткое время, наш новый путь. Обстановка этой ночи была такова, что люди засыпали на ходу и отходили от колонны в сторону. То и дело кто-то кого-то ловил за рукав и тянул в строй, чтобы тот не отошел далеко, не отстал бы и не погиб. Движение с предолением препятствий,- которые ставили нам природа и противник, слилось в один цельный период - от Кореновской до Ново-Дмитровской. Шли, месили грязь, переправлялись через реки и все время - то отбивались от наседавшего противника, то обрушивались на него, то вели бой на все четыре стороны.
Странно, что память не удержала ни одной ночевки. Двигались, как автоматы: ввалишься в хату, упал, заснул, а потом полусонный шагаешь дальше. Ушел из памяти и вопрос питания. Где-то что-то ели. Помнится, по началу выдавали консервы. Где-те за Кубанью вытряхнул из сумки завалявшиеся там крохи и с аппетитом съел с куском грязного старого сала, которым обычно смазывал винтовку. Вспомнился и большой чудный хлеб в станице Елизаветинской, куда мы попали в числе первых. Запомнились случайные мелочи, но почти ушла из памяти переправа через Кубань. Даже не помню, была ли на нашем пути Лаба. А вот переправу через Белую запомнил хорошо.
Когда мы подходили к довольно высокому и крутому берегу реки, на другой стороне шел бой. Переправа шла не так уж быстро, и нам пришлось ждать очереди. Было раннее утро. Перед нами развернулась необычайная по своей исключительности картина: где-то в глубокой дали ясно вырисовывалась огромная снеговая гора правильной конусообразной формы. Ее окружали другие - меньшие и уже без снега, казавшиеся карликами перед гордым белым красавцем. Это было так неожиданно и так красиво, что не хотелось расставаться с призраком! Однако, пора было спускаться к переправе. Уже потом узнали, что до горы было чуть ли не двести верст и она бывает видна отсюда в очень редкие дни. Переправились на подводах.
Запомнился и выпавший на долю Армии бой, вскоре после переправы, когда она пережила один из критических моментов своего существования. Хотя наше внимание и было сосредоточено на нашем маленьком участке, но сведения, доходившие с разных сторон, были одно тревожнее другого, так как передавали, что то чехо-словаки, то Корниловцы, то еще кто-то - вынуждены были отойти. В бой было введено буквально все, что могло держать оружие. Неприятель отовсюду. Обоз с ранеными еле прикрыт деревьями от взоров противника, но не от его снарядов и пуль, долетавших со всех сторон. Ген.Корнилов в чьем-то обществе долго был виден на высокой скирде соломы. Только к вечеру удалось Корниловцам сбить главного противника и обратить его в бегство.
Непритупившаяся боль, вызванная смертью брата, ужасная смерть Попова и других - все еще владели памятью и заволакивали собою все, и лишь сон брал свое и валил с ног. Оживила нас радостная весть: пришел разъезд от Кубанской армии. Ген.Корнилов пошел на соединение с Кубанцами.
Пошли аулы; бедные, неуютные. Бои притихли. Шла армия и, накануне фактического соединения - поплыла... Помится "плаванье" и в других местах, когда мы шли по размолотому тысячами ног и сотнями подвод чернозему и помогали вытаскивать увязшую подводу или орудие. Не раз приходилось выручать руками свои собственные ноги, чтобы не лишиться сапог, но здесь было совсем другое.
Было раннее утро. Мы шли впереди, и земля не была размолота. Дождь, сначала не сильный, скоро начал надоедливо хлестать и не оставил на теле ни одной сухой нитки. Одежда стала неимоверно тяжелой. Останавливались на привалах, но сесть было не на что... вода! Так мы и плыли, подгоняемые пронизывающим ветром. Дождь прекратился. Появилась надежда, что вода частью сама стечет с одежды, а частью ее подсушит теплота собственного тела. Стало свежеть. Вскоре, совсем лениво, начал перепадать снежок и тотчас же таять и на земле, и на одежде. Еще похолодало, и снег уже повалил по настоящему, покрывая землю сплошным белым саваном. Не таял он уже и на шинелях. Мы очутились в мокром одеянии, покрытом панцирем замерзшей шинели. Она коробилась, а ноги замерзали.
Было сравнительно светло, когда мы подошли к месту, где надо было переправляться - то ли через реку, то ли через бушевавший ручей. Незадолго до того мы пропустили вперед части генерала Маркова. Нам объявили, что переправляться мы будем после переправы других частей. Хотелось хоть немного тепла, чтобы отогреть совсем замерзшие ноги. Сунулись в хату, кажется, единственную. Забита до отказа. Костры разводить запретили, так как в один костер угодил снаряд, наделавший много беды. Набрели поблизости на скотный загон с сараем, покрытым крышей. Думали зарыть ноги в глубокий навоз и хоть чуточку их отогреть. Однако и навоз уже замерз. Осталась последняя возможность - пританцовывать да притоптывать. Немного полегчало – ноги отошли и перестали коченеть.
За нашим занятием мы настолько отвлеклись от хода переправы, что уже не обращали на нее внимания. Даже удалявшаяся все дальше стрельба перестала интересовать. Переправа шла верхом на лошадях, а мы все ждали своей очереди. Переправились мы уже очень поздно и в полной темноте. Не могу даже вспомнить, переправлялись ли мы верхом на лошадях или на подводах. Вода спадала.
Оказалось, что большая часть наших переправилась раньше и нас ждал квартирьер. Хата теплая. Нам рассказали о занятии отаницы, когда красных вытаскивали чуть ли не из кроватей. Под колыбельную песню редких выстрелов где-то на окраине завалились мы спать. На следующее утро поднялись, забыв и думать о вчерашнем дне с его дождем, снегой и: морозом. Не помню, чтобы кто-нибудь получил хотя бы насморк. Была беда и прошла!
Закончился маневр подхода к Екатеринодару. Мы соединились с Кубанской армией. Впереди - Екатеринодар; позади - сотни убитых и раненых.
Доброволец Иванов.
(Продолжение следует).
