ВЕСТНИК ПЕРВОПОХОДНИКА
История 1-го Кубанского похода и Белых Армий

Вечная слава и вечный покой бойцам 10-й роты 3-го Корнчловского Ударного полка, погибшим в борьбе за Россию, и братский привет всем, оставщимся в живых и сохранившим на чужбине безграничную любовь к родному полку, выраженную следующими словами державным поэтом К.Р.:

Вместе с родными корниловцами 3-го полка хочу вспомнить прекрасное прошлое, безгранично дорогое, особенно сегодня, в том возрасте, когда все чаще и неотвратимее возвращаешься к щемящим и сладостным воспоминаниям своих юных лет. Хочу вспомнить то полное надежд время 1919 года, когда русский богатырь, Вождь Добровольческой Армии ген.Деникин отдал свой исторический приказ: "На Москву!" - и, выйдя на ее прямую и широкую дорогу, шли к Белокаменной бойцы-добровольцы вновь сформированного 3-го Ударного полка под командой одного из лучших корниловцев - есаула Милеева, офицера 6-го Оребургского казачьего Атамана Нагого полка.

Змиевские казармы в Харькове. Поручик Г.А.Головань командующий запасным баталионом 3-го Корниловскаго Ударнаго полка, перед отправкой маршевой роты в полк. 1919 г

Николай Васильевич Милеев - кадровый офицер Оренбургского Казачьего Войска, человек с высшим образованием, умный и чрезвычайно храбрый, в бою всегда спокойный и решительный, весьма честный и заботливый в отношении своих подчиненных.

После напутственного молебна в Змиевских казармах прогремел Корниловский гимн, затрубили трубачи, и стройными рядами, весело и бодро двинулся полк Ударный по улицам еще спавшего Харькова. Лихо шагала 10—я рота. образцовое равнение штыков, радостные и горделивые улыбки на молодых здоровых лицах - и щемящие сердце прощальные взоры в сторону окон -

Сколько уютного, прекрасного, чистого и непорочного осталось позади...

"Старые песни... Мотивы забытые, Снова звучите вы силой былой, - Милого прошлого дни пережитые Вы воскрешаете вместе с собой.

Твердо отбивая ногу, весело пели добровольцы: ..."За Русь Святую, мы, как один, умрем за дорогую"... И не случайно сложилась эта песня добровольческая. Корниловцы знают и свято хранят завещанное им их Вождем и Шефом: "Только смерть может освободить русского солдата от борьбы эа ЧЕСТЬ и СЛАВУ РОДИНЫ!" - и такими были все Корниловцы тогда, в 1919 году, такими остались и когда унесли с собой Пушкинскую Россию, такими были в Болгарии, Чехии, Югославии, Австрии и Германии, а голые и сухие страшные цифры - тому подтверждение: убитыми и ранеными Корниловцы потеряли 48.002 человека.

На Харьковском вокзале были уже поданы эшелоны... Погрузились и, быстро минуя станцию за станцией, по украинским бескрайним степям, мимо украинских сел с их белыми вымазанными хатами - приближались к фронту. Из соседнего вагона доносилась чудная мелодия, кто-то исполнял ее на гитаре, и невольно вспомнил я, как незабвенный Роман Филиппович часто в Кубанском походе напевал под гитару печальную нежно-трогательную украинскую песенку:

Теперь его уже нет среди нас, доблестного из достойнейших Корниловца полковника Пуха Р.Ф. - он спит вечным сном в земле Люксембургской...

У всех тогда было одно желание, одно стремление - скорее встретиться с врагом, закалить новых бойцов в огне, влиться в общую фронтовую группу Цветной Дивизии, про которую была сложена песня:

В Сумах разместились в здании Сумского Кадетского Корпуса. Отсюда полк получает первое боевое сложное задание. В боевую линию полк влился. Большевики в это время, оправившись после нанесенных им ударов, значительно пополнившись, направили свой главный удар в направлении Сум. Первая серьезная встреча с врагом, первый встречный бой.

- Корниловцы, вперед! - подал команду есаул Милеев, любимый всеми командир.

И, ощетинив штыки, Корниловцы бросились вперед и обратили в бегство колонну большевицких солдат. Настроение бодрое и радостное.

Десятая рота выдвинута вперед. Идем на деревню Саевщина, Харьковской губ. По дороге, на марше, я был вызван к командиру полка и получил приказание занять село. Подошли совсем в сумерках, и, приблизительно верстах в трех от села, я расположил роту биваком, решив атаковать деревню ночью.

Обрадовались добровольцы ночному набегу. В то же время такая ночная операция, впервые с непроверенными солдатами, не была лишена риска за верность солдатской массы: ряды полка, при формировании его, были пополнены по мобилизации, частью бывшим пленными красноармейцами с Колчаковского фронта. Часто в роте, во время словесных занятий, офицеры старались простым языком разъяснить солдатам, почему мы вступили в борьбу с коммунистами, что они враги России и русского народа, что мы боремся за нашу Родину-Мать, за великую и свободную Россию. "И мы, корниловцы, считаем,. - говорили мы, - что и у вас, бывших солдат Красной армии, бьется такое русское сердце, как и у солдата-"кадета", Корниловца. Вы все наши братья, русские люди, мы против братоубийственной войны, мы идем вместе с вами, рука об руку с русским народом, и вы поможете нам изгнать из стен Белокаменной и Златоглавой Москвы засевших там врагов России - иностранных ставленников." - Но, несмотря на все это, все же какое-то смутное опасение за тех, кто только "сегодня" нацепил черно-красный погон, - было!

Около полуночи тихой прекрасной августовской ночью я поднял солдат и направился к деревне. Чудесно было вокруг: пряный, особенный аромат созревших, местами еще не скошенных хлебов, далекое, едва слышное кукование кукушки - все это уносило далеко от действительности, в далекое детство, когда я гимназистом приезжал с родителями в Малороссию, недалеко отсюда.

Выслав вперед разведку, я приказал им подойти к окраине села, по возможности не ввязываясь в перестрелку, и, выяснив силы противника, захватить с собой проводника.

Ко времени подхода роты офицер, посланный с командой разведчиков (фамилии не помю), вышел из села мне навстречу и доложил, что с вечера село занято 4-м Лебединским пехотным полком, штаб полка расположен в здании волостного управления, обоз тут жe на площади.

В полной тишине продвигалась рота, войдя в мирно спавшее село, вдоль плетня по обе стороны типично сельской украинской дороги, ведущей к Волостной площади. Не обнаруживая себя, мы подошли шагов на 150. Уже был виден в беспорядке размещенный обоз на большой площади, причем некоторые повозки стояли в упряжке, что говорило о готовящемся выступлении красных. Суетились солдаты вокруг костра, входили и выходили группами из здания волости. Трудно уже было сдерживать добровольцев - рвались вперед. Наконец я подал команду, и рота бросилась вперед, устремляясь к зданию Волости... Штаб 4-го Лебединского полка был захвачен, также много пленных и часть обоза. Захваченные врасплох большевики бежали, скрываясь в темноте.

Экзамен ротой был выдержан блестяще - ни одного из "новых корниловцев" не пришлось записать в графу "без вести пропавших".

В-селе был назначен отдых до следующего дня. Наутро новый поход, преследование бегущего противника. Долго не расходились Корниловцы 10-й роты по отведённым квартирам, радостнее было поделиться впечатлениями лихого ночного набега и радостным переживаниями от полученной похвалы любимого командира. Кто захватил адъютанта полка, кто тянул комиссара, кто складывал на повозки захваченные винтовки и патроны, а кто заботливо суетился по части баранов, и уже через полчаса свежее мясо кипело в ротной кухне. А кто-то из молодых с более нежной душой, оставшись небольшой группой у догорающего костра, нежно напевал:

На другой день - наступление на деревню Речки. Красные не выдерживают стремительного марша Корниловцев, идущих во весь рост на их губительный пулеметный и ружейный огонь, и после упорного боя Корниловцы захватили деревню, взяв богатую добычу. Помню, кому-то из офицеров, если память не изменила - капитану Буракевичу, сентиментальному блондину, командиру 2-й роты достался мотоциклет, с которым он долго потом возился, прежде чем сделать пробег "Речки - Москва".

Отсюда полк разделился на три группы: каждый батальон получал самостоятельную задачу, указывались разные участки и разные направления движений. Есаул Милеев оставался с нами, с 3-м батальоном.

Опомнившиеся большевики, подтянув значительные резервы - бригаду пехоты и бригаду Кубанской Черноморской красной конницы - повели упорное наступление на Речки. Геройски отбивался 3-й батальон, но, видя превосходство красных, есаул Милеев решил оставить деревню, и мы вышли в поле для более выгодного маневрирования. Местность была весьма пересеченной. Большевики нас окружали. Нужно было пробиться к железной дороге и занять Белополье, где предполагалось соединение с 1-ми 2-м батальонами, которые были заняты ликвидацией другой группы красных.

Положение нашего участка было очень серьезным - кольцо окружения сужалось, было трудно, доставки патронов из тыла не было. Есаула Милеева можно было видеть бодрым и спокойным на всех направлениях и часто - впереди цепей. Он воодушевлял всех нас своей беззаветной храбростью. Вот он дает указания и советы артиллеристам, то куда-то усылает конных. И в самый угрожающий момент, выдержанный и спокойный, он внушал веру в победу и, действительно, победу блестяще одержал. Из окружения мы вышли, понеся сравнительно небольшие потери.

10-я рота, уже хорошо отмеченная, получила приказание выдвигаться вперед и идти в авангарде на Белополье.

- Вот в этом направлении - показал есаул Милеев рукою на север, - должно быть Белополье. Вперед, с Богом!

Так точно, слушаюсь!... - ответил я и стал подниматься на бугор. Поднявшись, рота сразу молча остановилась, и, казалось, каждый обдумывал про себя - что же дальше?

Шагах в 300-х против нас справа, у опушки леса, и слева значительно дальше - стояла развернутым строем красная кавалерия. Продвинувшись чуть вперед, я тотчас же построил роту для встречи кавалерии: часть с колена, а часть, два взвода, стоя сзади; все молча следили за врагом. Слева от меня артиллеристы быстро снимали с передков орудие. Конница не шевелилась, видно было, как всадники сдерживали лошадей.

В это время я видел, что есаул Милеев что-то решал... Он вырвал инициативу у красных и, вскочив в пулеметную двуколку, на рысях направился к правой группе конницы. Быстро повернув двуколку, сам сел за пулемет... и пошла одна очередь за другой... Это и послужило как бы негласным приказанием.

- Десятая рота!... по кавалерии..-, слушать мою команду... пли..

Из орудия блеснул первый выстрел, второй, беглый огонь!.. Красный командир повернул коня, и конница поскакала назад.

К вечеру входили в Белополье, и, несмотря на усталость после продолжавшегося весь день боя, несмотря на то, что в роте пришлось по очереди нести на руках нескольких убитых, чтобы похоронить их в Белополье, - рота, разместившись в станционных постройках, снова собралась у костра, и снова бодро и весело поет юношество:

Ударники делятся впечатлениями дня, восторгаясь решительностью и храбростью любимого командира. Его любили все - весь полк, до последнего ездового - за его строгость, справедливость и заботливость. А артиллерийские старшие офицеры, бывшие при отряде, отзывались о есауле Милееве - офицере казачьего кавалерийского полка - как о выдающемся пехотном военачальнике, блестящем практике и беззаветно храбром воине. Помню, как старший полковник Алексеевского артиллерийского дивизиона говорил мне:"Вы, Корниловцы, должны гордиться таким командиром, должны беречь его, с ним радостно в бою быть, не страшно и в окружении быть - выведет!"

Впоследствии, сломленный морально, не пережив поражения Белой Борьбы за наши же грехи, за наши же ошибки, уйдя после Новороссийской эвакуации в Кубанскую кавалерийскую часть, он в Крыму выстрелом из винтовки покончил с жизнью. Вечная память честному Белому Воину, прекрасному начальнику, доброму русскому человеку и хорошему Другу.

Дальше - победоносное шествие по линии железной дороги.

"Десятая рота впереди. Идем на станцию Коренево, для овладения которой были направлены две роты - 10-я и 12-я.

Разведка выяснила, что станция занята небольшим отрядом красных, а на входных путях с южной стороны стоит под парами их бронепоезд. Уже вырисовывались станционные здания. Чудный солнечный день, живописная Украина... как привольно, весело и безбедно жилось в этом краю раньше...

Из штаба полка догнал нас ординарец, привезший приказание, в котором указывалось:

"Шт.капитану Реке, командиру 12-й роты, выйти в тыл станции Коренево и, взорвав железнодорожный путь, приостановить наступление. - Командиру 10-й роты поручику Головань, наступая вдоль линии жел. дороги за посадками, атаковать станцию с фронта."

Операция была блестяще выполнена, но дорого обошлась Корниловцам: уже после того, как был 12-й ротой подорван путь, пал смертью храбрых командир их, кап. Реке. Броневик остался з наших руках.

Дальнейшее движение на Льгов. Большевики занимают укрепленную позицию у станции Артаково, что в 4-х верстах от станции Льгов 2-й.

- Братцы, вперед!... Ура, 10-я рота!... - и после короткого боя станция Артаково занята. Двигаемся дальше.

В это время, тяжело пыхтя, влево от станции ползет красный бронепоезд и, выбрав позицию, открывает по роте частый огонь; к счастью, снаряды давали перелет. Наша артиллерия, то есть захваченные у красных впервые шестидюймовки, с которыми должен быть и командир полка, идущий с западной стороны на город, - почему-то молчит. Но вот блеснули орудия и полетели наши снаряды и стали рваться по линии, по которой маневрировал бронепоезд, пытаясь уйти от обстрела. Но скоро судьба его была решена - корниловцы были уже со всех сторон.

- Ура, родные!... - и рота бросилась на вокзал, на запасных путях которого было захвачено до 50 груженых эшелонов. Начальникам хозяйственных частей было много интересной работы и богатой добычи.

Помнится, как потом в жутких боях помогал нам капитан Ткаченко Николай. Потеряв в 1-м Кубанском походе один глаз, он теперь занимал нестроевую должность начальника полевой хозяйственной части. Передаст, бывало, фляжку "сыровца" градусов на 60, - и веселее наступать по открытому полю! В настоящее время дорогой, всегда близкий и родной соратннк Николай Григорьевич Ткаченко живет неутомимым тружеником в США - мой братский привет ему из Европы!

К вечеру был занят и железнодорожный мост через Сейм, взят и город Льгов, при штурме которого был убит командир нашего 3-го батальона. На другой день, отдохнув, подтянувшись и почистившись, свободные от служебных нарядов добровольцы ходили по голоду, ласково приветствуемые освобожденными жителями. Настроение радостное!

Три дня полк стоял в резерве, а затем был выдвинут на Орловское направление. Чарующая Украина, живописная где всe было так близко, так мило, так дорого, где впитал я простор привольных полей, живительный воздух родной земли, аромат лугов, красоту широких и прямых, как стрела, украинских шляхов времен Екатерины, обсаженных столетними высокими ракитами, патриархальность семьи и глубокую веру, где научился и познал жизнь крестьянскую, - оставалась позади...

Помню, как на одном из привалов крестьянин, выехавший с полком еще из Харьковской губернии, типичный чумак-запорожец, рассказывал среди солдат о своей деревне, об укладе жизни, о быте и красоте жизни... "Минулось те", - говорил он. Я остановился около повозки и слушал:

- А мий батько, було, як иде кудысь, то з вечера ще довго молиться усим святым, щоб помогли ему у дорози, боронили вид усякой напасти и допомогли б благополушно повернутись додому. И було й на мене малого находив такий настрий, що и я своим маленьким сердцем благав милосердного Бога... А вранци рано ще досвита вставали, лагодились, запрягали й тихо выиздили з двору, перехрестившись. Нихто не гомонив... Рипить полегеньку добре помазаный виз, хвирка кобыла, а навкруги особлива предранишня тиша. Нищо не шововхне, иноди набижить легенький витрець, и зашелестить тай затихне верба. Де-нигде гуси обизвуться, та пивни спилають. А на сходи вже небо потроху займаеться зорею, червоние... уже де у який хати двери липнули… Но, старая веселий!... Из торбы выймаешь хлиб та шматок сала... Пора снидати... О, сколько було поэзии у такий подорози! Як гарно, ласково було на сердци… Яки прости думки були... Минулось те... Ни кобылы, ни воза - усе отняли бусурмане, ни Бога, ни сала нема! Молиться никому и ничого! И вот, рушаючи у дальну дорогу з вами билыми, думкою перекидаюсь У ваше Биле ВИЙСКО, де перебувае и мий любый сын. Чи буде ще на цим свити радость побачитись, отыскать сердешного... Боже милостивый! Помилуй и сохрани! Може и вин, седешный, десь без Хреста схоронен.

Я обнял старика и поцеловал его седую голову...

Полк выдвигался, и нужно было спешить к роте. Веселы добровольцы... Москва близка. Не выдерживал Корниловского натиска, большевики бегут.

Два дня стоим в селе Сеньково. Красные успели в это время подвезти большое пополнение, состоящее из лучших коммунистических полков - латышских и китайских. Переходим снова в наступление. Красные бросаются в контр-атаку.

- Корниловцы, вперед!.".. - слышна команда, и 10-я рота еще раз показала доблесть Корниловскую.

Рота сошлась в штыки. Тяжелая была работа... стон умирающих, неясные слова бегущих вперед на смерть, крики "ура!", "не отставать!", "вперед!" - все смешалось... И как стойко дралась 10-я рота! Противник бежал... В то время, как сердце сжималось, какое-то необъяснимое чувство овладевало всеми - радость победы!

И как хотелось тогда всем рассказать, а теперь вспомнить, как храбро, достойно корниловского имени дрались добровольцы 10-й роты, штыками прокладывая путь к Белокаменной, тяжело оплакивая возницу- "заророжца", так поэтично рассказывавшего на привале о былой Украине, ушедшей теперь навсегда.

Он был убит во время подвоза патронов нa своей повозке к передовой линии, не встретив случайно и не отыскав своего любимого сына. Сбылись слова песенки, которую он часто, в тяжелом раздумьи напевал: