ВЕСТНИК ПЕРВОПОХОДНИКА
История 1-го Кубанского похода и Белых Армий

Особенно униженно просил один командир формировавшегося кавалерийского полка, полковник О., после чего Каппель отказался его принимать. У этого командира был не только один штаб, как у многих омских "формирователей", но и полк, который был настолько недоформирован, что не мог выступить из района Омска. Но, чтобы застраховать себя вообще от выступлений на фронт, полковник О. умолял Каппеля рекомендовать Верховному Правителю взять этот полк в личный конвой.

Согласно указаний ставки, Волжская группа была сосредоточена в окрестностях города Кургана. Каппель весь ушел в дело формирования.

Казалось бы, что власть и все ее представители должны были всеми мерами пойти навстречу, помочь, усилить, укрепить этот корпус, за спиной которого они же сами могли еще долго благоденствовать. На сам бом же деле было совсем не так. Омские "калифы на час", где было возможно, ставили всякие препятствия формирующемуся корпусу: задерживали пополнение, не отпускали материальную часть, конский состав и прочее.

Каппелю самому пришлось объявить среди занимаемого района конскую мобилизацию и провести ее в жизнь. Волжане, как муравьи, частным образом из всех городов Сибири тянули в корпус добротные обозные повозки, пулеметы и пулеметные двуколки, телефонные аппараты, кухни и другое военное добро, необходимое для формирования своего корпуса.

Вид у пришедших на формирование волжан был самый разношерстный. Они были одеты часто в лохмотья, обуты в дырявые валенки; вместо военной папахи на голове была, в лучшем случае, татарская тюбетейка. Они не умели, как должно, отдавать честь, потому что еще не было времени их этому научить. Зато они были закалены в гражданской войне, храбро сражались с красными, верили своим начальникам так же, как и начальники верили им.

Постепенно удавалось кое-что доставать, бойцы стали приобретать воинский вид. Но все это давалось не сразу.

Начальство местного гарнизона с явным пренебрежением относилось к пришедшим и было однажды страшно возмущено следующим случаем. Двое татар, добровольцев из-под Бугульмы, стояли у ворот своей квартиры. По улице мимо них шли офицеры гарнизона. Добровольцы или не видели их, или не обратили должного внимания. Офицеры подошли к ним и резко сделали замечание за неотдание чести. Татары, не поняв, чего от них хотят, на ломаном русско-татарском языке ответили:

- Лучше проваливай своей дорогой, наша вашу не знает! Наша знает поручика Б. и генерала Каппель, больше наша ничего не знает...

Эти добровольцы были арестованы и отправлены в комендантское управление, откуда было сообщено об этом в штаб Волжского корпуса..

Каппель приказал мне произвести дознание. Я объяснил начальнику гарнизона, что не все добровольцы еще обучены отданию чести, и так далее. Их отпустили, и я видел, как один из них горько плакал, говоря, что он - доброволец, два раза ранен иод Бугульмой, защищая Россию, а теперь, как преступник, был арестован...

Рапорт о наименовании батареи "Каппелевской".

Среди офицеров батареи, которой я командовал, было решено присвоить ей название: "Каппелевская Отдельная Волжская конно-артиллерийская батарея". Об этом я написал рапорт командующему 3-м Волжским корпусов генералу Каппелю.

Каппель вызвал меня в штаб и, отдавая обратно мой рапорт, сказал:

- Возьми и уничтожь! Я - не член императорской фамилии, чтобы моим именем при жизни назывались воинские части, и не из атаманов, которые при жизни называют своими именами полки и тем играют в руку нашим врагам.

Об этом я сообщил батарее. Мои люди грустно выслушали это сообщение, но все же сочли, что Каппель поступил правильно.

Потом, после смерти генерала, вся армия называлась "каппелевцами", и был бронепоезд "Каппелевец", сражавшийся с красными в Приморье и под Волочаевкой.

Формирование 3-го Волжского корпуса лихорадочно продолжалось.

Прошло полтора месяца, а обещанное пополнение не приходило. Бойцов упорно не присылали. Наконец, ставка предложила Каппелю пленных красноармейцев, взятых под Екатеринбургом и выразивших желание служить в рядах белых. Каппелю, за неимением других, пришлось взять этих бывших красноармейцев, с надеждой научить их бить большевиков.

Я получил 60 таких красноармейцев в пополнение батареи. Первоначальная неловкость с ними скоро исчезла. Большинство из них оказались отличными солдатами. И они лучше ухаживали за конями, так как были к этому привычны. В боевом отношении, конечно, добровольцы были значительно выше и надежнее, и влитые в них красноармейцы нисколько не нарушали боевой работы и незаметно растворились среди кадровых добровольцев.

В пехоте была другая картина. Это пополнение из бывших красноармейцев поглотило кадры; понадобилось 6-7 месяцев, чтобы привить им наш боевой дух и дисциплину.

В феврале и марте 1919 года 1-ая Отдельная Волжская конно-артиллерийская батарея, которой я командовал, стояла в центре формирования 3-го Волжского корпуса в городе Кургане. Решено было сделать большой батарейный обед, на который был приглашен только командующий корпусом генерал Каппель.

За обедом была самая дружеская атмосфера, ибо Каппель хорошо знал многих чинов батареи еще по Волге, начиная с Сызрани. Поэтому многое из боевого прошлого тепло вспоминалось, и велись беседы о будущем, говорилось много задушевных тостов.

И вот звон ножа о стакан или тарелку призвал всех к молчанию. Поднялся всегда стеснявшийся, скромный и немного неуклюжий прапорщик Т. и громким голосом начал так:

- А теперь я прошу поднять бокалы за здоровье того, кто дал каждому из нас возможность смело смотреть в глаза всему миру, за того, кто дал нам гордое право сказать: я - каппелевец!

Его слова были покрыты таким из души вырвавшимся мощным "ура", что трудно описать словами. И после этого беседа продолжалась ещо теплее, еще задушевнее, потому что здесь была своя сплоченная и понимающая один другого семья.

А потом, когда утро уже начинало входить в свои права и начало рассветать, Каппель, прощаясь, тепло благодарил за прием н сказал:

- В эту ночь мы пережили много незабвенных дружеских часов, но эту ночь мы украли у нашей родины России, перед которой у нас есть еще один долг: напрячь и удвоить нашу энергию для ее освобождения...

Громкое "ура" не дало ему закончить фразу.

Этот скромный обед еще больше спаял начальника с его подчиненными, которые с энтузиазмом готовились для продолжения борьбы с чудовищем - Третьим Интернационалом.

Ранней весной 1919 года молодая Уральская и Сибирская армия начала наступление, успешно продвигаясь вперед и тесня красных. Очищены были от них Уфа, Белебей, Бугульма и несколько железнодорожных станций. Белые уже приближались к Самаре и были в районе станции Кинель. Их фронт растянулся до неимоверных размеров. А резервы были все израсходованы. Свежих пополнений тыл не присылал, так как их не было. На что рассчитывала Ставка? Какой план она имела, отдав приказ наступать, не имея готовых резервов? Естественно, наступающие измотанные части, не получив подкреплений, остановились.

К этому нужно добавить, что началось быстрое таяние снегов, начался буйный разлив рек и речушек, превративший их в целые моря. И к тому же бойцы были обуты в валенки, не имея другой обуви. Легко себе представить положение белых бойцов!.. В общем, произошла заминка.

К тому же, Ленин и Троцкий выбросили лозунг по всей стране: "Все на Колчака!", подвозя на Восточный фонт новые и новые красноармейские части.

Южнее Самаро-Златоустовской железной дороги им удалось создать ударный кулак из нескольких дивизий, и они бросили его на стянувшийся у Самары фронт белых. Сдержать этот нажим было нечем. Началось неизбежное отступление.

Волжский корпус спешно вызываетея на фронт.

Только что начавший развертываться Волжский корпус, две недели назад получивший, вместо нужного пополнения, красноармейцев, с которыми начальники не успели как следует ознакомиться, получил из Ставки приказ немедленно выступить на фронт в том виде, как он есть.

Командование Западной армии, видимо - по халатности, назначило местом сосредоточения корпуса район Белебея, который был уже занят красными. И, как будто по чьей-то злой воле, Волжскому корпусу пришлось выгружаться по-эшелонно в непосредственной близости к противнику, очень часто под сильным ружейным и пулеметным огнем, входя сразу в бой.

Не обученные и не профильтрованные части, состоявшие почти сплошь из бывших красноармейцев, целиком переходили к красным, уводя с собой офицеров. Свои же надежные каппелевские части, если не уничтожались, то несли громадные потери и отходили вместе с уральцами и сибиряками.

К таким образом Волжский корпус, на создание которого было потрачено столько сил и энергии, в короткое время хотя и не был совсем уничтожен, но был сильно потрепан и уже не представлял той грозной силы, какая могла бы быть, если бы все было проведено планомерно.

Западнее реки Белой было сосредоточено большое число сибирских казаков под командой генерала Волкова, но эта группа не оказала должного давления на красных.

После больших усилий Каппель собрал измотанные и полу-уничтоженные части Волжского корпуса на реке Белой, куда красные подтянули свежие резервы, почти ежедневно производя яростные атаки. Высшее командование приказало Волжскому корпусу продержаться на рубеже реки Белой еще несколько дней. Волжане, измотанные беспрерывными ежедневными атаками со стороны красных, еле держались на ногах и совершенно не спали по несколько суток. На успех трудно было рассчитывать.

Каппель приказал Уржумскому полку подтянуться из резерва к месту прорыва и атаковать красных с севера, а мне приказал прибыть с батареей к этому же месту прорыва, объединить артиллерию (три батареи, кроме моей) и содействовать наступающим частям в центре.

Прибыв немного раньше назначенного для атаки времени, я выбрал наблюдательный пункт близко к центру нашей наступавшей пехоты и связался телефоном с батареями, которым приказал в назначенный для атаки час открыть интенсивный огонь по району деревни, где скопились только что переправившиеся через реку Белую красные.

До этого деревня, занятая красными, переходила из рук в руки четыре раза. Наша пехота в непрерывных атаках была измучена до последней степени и понесла большие потери, и мне было ясно, что такими частями, как наша пехота, нельзя было атаковать врага и что из нашей затеи ничего не выйдет...

Трещали пулеметы с той и другой стороны. Настойчиво била артиллерия. Красные продолжали расширять занятый ими участок на нашей стороне реки. Их пули из ружей и пулеметов жужжали, как пчелы.

За пять или десять минут до назначенного срока атаки на взмыленном коне прискакал, с одним только вестовым, сам Каппель и остановился у небольшой рощицы, почти в линии нашей пехоты. Весть о появлении Каппеля прошла по рядам нашей пехоты, как электрический ток. Все сразу оживились. Оставив коня за рощицей, Каппель пошел вдоль цепей, шутил с солдатами, задавал им разные вопросы; все наперебой весело ему отвечали. За небольшим пригорком собралась кучка бойцов; он объяснил, как будем наступать:

- А с севера и с нашего правого фланга ударят уржумцы!

Правда, это - все, что было у Каппеля в резерве, да и от Уржумского полка после непрерывных боев осталось всего 80 бойцов.

При начавшемся среди каппелевцев оживлении красные заметно усилили огонь. А когда наступил срок атаки, Каппель крикнул:

- С Богом!

Наша пехота вся, как один, выскочила из своих укрытий и бросилась бегом на красных. Каппель ушел вдоль нашей линии. Скоро оттуда прибежал батарейный наблюдатель Беляев и со слезами на глазах доложил мне:

- Господин полковник, возьмите, пожалуйста, генерала куда-нибудь в укрытие - убьют его там!

Отдав распоряжение батареям прибавить прицел, так как наши передовые части подходили к деревне, я побежал к Каппелю и предложил ему присесть в небольшом окопе моих боковых наблюдателей.

Огонь противника начал стихать. Наша пехота входила Е деревню. Наши батареи перенесли огонь за деревню по переправам. Я перенес наблюдательный пункт в деревню, уже очищенную от красных. Там впервые после Ново-Девичьего увидел трупы замученных наших бойцов: у раздетых догола была вырезана кожа там, где полагается на одежде быть погонам. Один висел, приколотый штыком к стене амбара...

Переправившихся красных наши бойцы опрокинули в реку, так что большинство из них не попало на переправу.

Более 200 красных было взято в плен. Было захвачено 27 брошенных красными пулеметов, много винтовок, патронных двуколок и пулеметных лент.

Каппель тут же собрал начальников отдельных частей, поблагодарил их и просил благодарить бойцов за доблестную атаку. Рассказал задачу на будущее, сел на коня и уехал в штаб.

Невольно возникал вопрос: какой силой, как гипнозом, действовал Каппель на солдат? Ведь на таком большом участке прибывшие резервы, остатки Уржумского полка, нормально не могли ничего сделать. Части же, стоявшие на этом участке, имели в продолжение четырех дней беспрерывный бой, и в течение этого времени были почти без сна.

Потом, после боя, я много разговаривал с офицерами и солдатами на эту тему. Из их ответов можно было заключить, что огромное большинство их слепо верило, что в тяжелую для них минуту Калпель явится сам, а если так, то должна быть и победа.

- С Каппелем умирать не страшно! - говорили они.