ВЕСТНИК ПЕРВОПОХОДНИКА
История 1-го Кубанского похода и Белых Армий

Однако птоизнаюсь, что несмотря на усталость я долго не мог заснуть, и только стало светать, я поднялся и начал одеваться. Вместо военной формы, в первый раз за много лет, я надел штатский черный костюм. Заметил, что он слегка тронут молью.

"Денщик, видно, забыл посыпать нафталином, когда я вернулся из Вены", - мелькнуло в уме.

Осел, как всегда аккуратно, и в это памятное утро 7-го апреля 1939-го года доставил мне молоко. Я сел за стол завтракать.

 "Что дальше? Плен? Тюрьма? Обидно, что нельзя знать вперед, что случится. Вот Эйнштейн в далеком Принстоне пришел к каким-то апокалиптическим выводам. Апокалипсис вообще последнее слово модернизма - отсутствие хронологии... Время не существует, как время, а функция чего-то другого, кажется, энергии, а я, дурак, не считаясь с этим, всю жизнь приходил во-время на службу, вместо того, чтобы спать... Ну, вот сейчас, как будто, вообще больше делать нечего; допью молоко и опять лягу спать..."

Но обо сне я размечтался напрасно: мои мысли, так же, как и мой утренний завтрак, были прерваны стуком в ворота. В комнату вошел знакомый мне итальянский полковник, командир 3-го гренадерского полка. Он несколько смущенно, но все же вполне корректно поздоровался и сейчас же предложил следовать за ним.

"Начинается", подумал я и спросил: - С вещами? - Нет, - последовал поспешный, но мало утешительный ответ... Садясь в поджидавший нас у входа в дом автомобиль, гренадерский офицер довольно смущенно и сухо (несмотря на наше давнишнее знакомство) осведомил меня, что мы едем к командиру оккупационных войск. Я больше ничего не спрашивал, но через несколько минут ясно понял, что полковник зачем-то солгал, так как машина катила в сторону аэродрома, на котором, как выяснилось через несколько минут, меня поджидал итальянский бомбовоз.

Сдавши меня команде аэроплана, итальянский офицер попрощался и вернулся в город. Позже я узнал, что Тирана была заняты высадившимся там с воздуха батальоном 3-го гренадерского полка. Любопытно отметить, что это была первая в истории перевозка по воздуху крупной военной единицы.

Сидя в самолете и предаваясь своим невеселым думам, мне было не трудно сразу догадаться, что мы летим в Рим. Море, вот под нами Бари, где покоятся мощи св.Николая Чудотворца, потом горы и римская кампанья... Наконец, спускаемся на хорошо знакомом мне аэродроме Чампини.

Встречает меня опять знакомый: полковник Луэро, командир 2-го гренадерского полка. У него тоже вид несколько смущенный. Мы садимся в поджидающий нас военный автомобиль и едем по направлению к Вечному Городу.

"Куда везут?" Вспомнил слова поэта: "Молчите вы, рабы, которых я вчера в оковах в Рим привел"... Конечно, времена изменились: оковы мне не надели, а со времени, как мы выехали из моего дома в Тиране, до момента спуска на римский аэропорт прошло всего полтора часа.

Луэро не говорил. Молчал и я; только внимательно следил за направлением, в котором мы ехали.

"Не везут ли в Regina Coeli "Царица Небесная" - какое странное название для тюрьмы... Нет, слава Богу, не по дороге".

Мне стало легче на душе, когда машина въехала на Виа Национале и... остановилась у фешенебельного Алберго Квиринале.

Мы вышли из автомобиля, и полковник провел меня в приготовленный апартамент: спальня и большая гостиная. "Нет, это не тюрьма", - промелькнуло в уме. Луэро все так же холодно, но любезно осведомился, удовлетворен ли я отведенным мне гостиничным номером. После моего утвердительного ответа он сразу же перешел к порядку дня:

- Майор Сукачев, будьте готовы к 4-м часам. За вами заедут из военного министерства, а оттуда повезут представляться Муссолини. Вам будут даны все инструкции. Сейчас еще рано, и у вас есть время пообедать и, главное, купить черный галстух и коричневые кожаные перчатки, чтобы явиться к Дуче.

Сознаюсь, что я совсем воспрянул духом, даже почувствовал щемящий голод. Поэтому, как только Луэро вышел, я направился прямо в ресторан. Сел за столик и, даже не посмотревши на поспешно поданное мне кельнером меню, заказал телячью котлету, которую в Италии называют "а ла миланезе", между тем как в остальной Европе она известна, как "винершницель", и только в Петрограде после начала войны 1914 года ее величали "белградской котлетой", повидимому, из духа славянской солидарности. Запил я поданный мне гигантских размеров шницель бутылкой хорошего Фраскати, к кофе-Экспрессо велел подать рюмку французского коньяка. Я так целиком погрузился в гастрономические наслаждения, что спохватился, когда уже было без четверти четыре...

Поспешил выйти на улицу и войти в первый попавшийся магазин мужской одежды. Не примеряя для скорости коричневых перчаток, велел их завернуть вместе с черным галстухом и поспешил назад в гостиницу.

Я знал, что за мной явятся точно, как было назначено. Муссолини, после 20 лет неустанной работы по установлению дисциплины и порядка, добился потрясающих в истории Италии результатов. Высшие чиновники и вожди фашистской партии приходили на место службы точно. Поезда - правда, только севернее Неаполя - обычно опаздывали максимум на несколько минут (а не на много часов, как бывало раньше)... Правда, на юге дело обстояло иначе: двадцати лет фашизма оказалось слишком мало, чтобы обуздать высоко "индивидуальный" и независимый склад ума южан... Но в самом Риме в казенных учреждениях не только чиновники не опаздывали на службу, но всегда аккуратно и систематически убирали с министерских столов все бумаги, независимо от того, были ли они подписаны и рассмотрены или нет... Таким образом, при неожиданных инспекциях высшего начальстра создавалось впечатление, что все дела решаются моментально, документы подписываются и передаются по назначению сразу, без всякой бюрократической волокиты... Словом - царит динамический дух фашизма, новой эры в жизни человечества, ведущей даже летоисчисление не от Рождества Христоза, а от момента прихода Муссолини к власти.

Я не ошибся. Ровно в четыре часа за мной заехал тот же полковник Луэро и отвез в военное министерство, где со мной простился, добавив, что очень скоро мы увидимся опять. Меня ввели к Париани, военному министру. Я его хорошо знал по Албании: он в течение семи лет обучал Зогу королевскому ремеслу... В кабинет военного министра вошел также тоже знакомый мне по Тиране граф Чиано, министр иностранных дел.

Оба моих старых приятеля приняли по отношению ко мне несколько покровительственный тон, который раньше был им чужд... Они стали меня учить, как я должен держать себя в присутствии Муссолини, как ему салютовать и как к нему обращаться.

- Ни в коем случае не говорите Эччеленца, а величайте "Дуче". Перчатки наденьте и не снимайте во время всей аудиенции.

- А что, если Дуче подаст мне руку, - снять перчатку с правой руки? - спросил я, на что Чиано поспешил ответить:

- Мой тесть, наш великий вождь, никогда никоту руки не подает, даже мне, его зятю...

После "поучений" Париани сказал, что пора ехать, и через несколько минут мы подымались по мраморной лестнице палаццо Венеции. Там Дуче работал, между тем как его частная резиденция помещалась в вилле Торлонии на виа Номентана.

Встретил меня тот же полковник Луэро. Мы сели рядом на диване в ожидании аудиенции. Командир 2-го гренадерского полка на этот раз оказался разговорчивее, чем в начале дня; но я заметил с его стороны какое-то смущение, почувствовал недоговоренность в его речах... То он начинал беседу о погоде, то жаловался на свои неприятные обязанности по соблюдению каких-то формальностей, связанных с безопасностью Дуче... Наконец, меня осенило... Я понял, что мне хотел сказать полковник, и к его немалой радости я предложил ему обыскать меня и удостовериться в отсутствии оружия.

- Да что вы, что вы, майор! Ведь это совсем не нужно... - заверил он меня... и одновременно ощупал все карманы...

После выполнения этой деликатной операции меня ввели в огромную пустую залу; только в конце ее стоял маленький стол, за которым сидел Муссолини. Как только за мной закрылась дверь, я, как меня научили, стал смирно и поднял вверх правую руку. Потом подошел к Дуче и повторил "салуто романо".

Я сразу заметил, что возле письменного стола стоял небольшой столик, подобный аналою, на котором лежал географический атлас, раскрытый на карте Албании. Невольно вспомнил старый фильм "Хаджи Мурат", в одной сцене которого Мурат входит к императору Николаю Павловичу. Перед царем на столе карта Кавказа с воткнутым в нее кинжалом... Подумал: "Только кинжала не хватает"...

Итальянский диктатор встал и молча стал смотреть на меня. Потом, к моему немалому удивлению и смущению, подошел ко мне вплотную и стал бегать вокруг меня, с нескрываемым любопытством осматривая со всех сторон и при этом громко хохоча, как будто я был каким-то диковинным зверем... Сам Муссолини, как большинство итальянцев,был маленького роста; я в России никогда не считал себя особенно высоким, а только слегка выше среднего роста; между тем, Дуче смотрел на меня снизу вверх, как на великана. Мне показалось, что он остался доволен моей внешностью; по крайней мере, я так объяснил себе его смех.

Разглядевши меня, как следует, он вернулся к письменному столу, но, не садясь назад в кресло, характерным жестом выпрямился и уперся кулаком в стол. Принял, повидимому, заученную театральную позу - каждый итальянец всегда остается комедиантом...

Затем тоже театрально, четко и громко обратился ко мне:

- Мы переживаем дни переворота в мировой истории. Со вчерашнего дня Италия превратилась опять в великую Римскую Империю. 5-го мая, то есть через месяц, состоится грандиозный парад. Перед Его Величеством королем и императором Италии продефилируют разные части, входящие в состав империи: во главе всех должен пройти албанский гвардейский полк при Е.В. короле Викторе Эммануиле 3-м. Мы сформируем этот новый полк. Согласитесь ли вы принять командование им?"

Наступило молчание. Я вспомнил слова Зогу в момент его трагического отъезда из Тираны и прощания со иной: "примите любую должность, если вам итальянцы это предложат".

- Я согласен, - твердо ответил я. Муссолини явно обрадовался и дружески протянул мне руку. Я поспешно стал сдирать порчатку с правой руки, но она была так мала (я ведь в попыхах не примерял при покупке), что лопнула. Этот инцидент доставил Муссолини большое удовольствие, и его громкий смех преломил лед, окончательно нарушив торжественность и официальную чопорность атмосферы...

Дуче позвонил, и в зал вошел Париани. Я успел заметить, что на письменном столе лежали рисунки форм, сделанных в свое время для короля Зогу художником де-Гайем.

"Все же хорошо работают итальянцы, - подумал я, - ведь эти эскизы были в королевском дворце в Тиране до самого отъезда оттуда Зогу, а теперь они уже здесь".

Дуче обратился к военному министру и, указывая на меня, сказал:

- Наш друг согласился взять на себя командование албанским гвардейским полком. Форма этой новой итальянской части должна быть такая, - он протянул рисунки де-Гайа.

Мы стали втроем обсуждать все подробности, касающиеся этих форм. Они должны были быть немедленно заказаны в "Унионэ Милитарэ" (итальянское военное экономическое общество) и все подробности сообщаться лично Муссолини.

Первая моя аудиенция у Дуче была закончена, но перед тем, как меня отпустить, посмотревши на меня еще раз пристально, он добавил:

- Усы ваши, майор, никогда не сбривайте: они будут украшением итальянской армии.

- Слушаю, Дуче, - ответил я - и слово свое сдержал, так как расстался со своими усами только в 1949 году, когда уже два года, как был в отставке и когда Дуче уже давно не было в живых...

Случилось это в городе Балтиморе в Соединенных Штатах во время осеннего карнавала. - Halloween - какая-то наглая девченка, очевидно решив, что мои уже совсем тогда поседевшие усы приклеены, к великому удовольствию окружавшей ее толпы подростков пребольно их потянула... Я вошел в парикмахерскую и велел сбрить "гордость итальянской армии"...

Но возвращаюсь ко дню моей первой аудиенции у Муссолини. Когда я вышел из его кабинета, "фашистские вельможи" засыпали меня вопросам. Узнавши о моем новом назначении, они резко переменили тон и стали со мной дружески беседовать; а потом полковник Луэро пригласил меня, вместе с другими офицерами высшего итальянского командования, к себе поужинать.

Что касается выбора парадных форм для албанского гвардейского полка, то я понял, что ими очень заинтересовался Муссолини. Для итальянского вождя было характерно, что он лично вмешивался во все детали этого малозначительного для государства дела, предоставляя более важные вопросы решать специалистам. Несколько раз Дуче вызывал меня вместе с Париани и заведующим "Унионэ Милитарэ" для обсуждения всех подробностей, касающихся наших парадных (гала) форм. Обычная форма должна была быть итальянского типа (см. фотографию на стр.18). Не обошлось и без курьезов.

Так, например, Париани предложил Муссолини, чтобы к белым шапкам албанцев было прикреплено по длинному перу, как в других итальянских горных частях (альпийских стрелков). Дуче эта идея понравилась, но когда я заметил, что эти шапки будут такого же вида, как те, которые носят югославские сокола, Муссолини моментально отверг предложение зоенного министра.

Во время другой аудиенции, директор "Унионэ Милитарэ" привел двух служащих магазина. На одном из них была надета "северная" парадная форма (в которой я изображен на прилагаемой фотографии), а на другом - "южная" форма: короткая юбка, подобная той, которую носят греческие эвзоны. Муссолини подошел к человеку, на котором была надета эта последняя, и, очевидно принимая его за албанца из южной части страны, спросил: "Ты с юга?". Однако, ответ был: "Никак нет, Дуче, я - римлянин".

Итак, под непосредственным руководством самого Муссолини, все формы были во-время ГОТОВЫ, И 9-ГО мая 1939 года мы благополучно продефилировали на действительно блестящем параде перед Их Величествами и Муссолини (см. Фотографию на стр.21). Во время приготовлений к этому параду я узнал любопытную подробность: король Италии был очень маленького роста, между тем как королева Елена, черногорка по рождению, была много выше него. Чтобы скрыть это, на том месте, где должен был стоять Виктор Эммануил 3-й, строили маленькое возвышение, а рядом с ним, на месте, предназначенном королеве, делали углубление. Трибуна скрывала этот "трюк", и таким образом король, как и подобает, казался выше августейшей супруги...