Каждый год в эти дни мы отмечаем годовшину двух совпавших по месяцу и числу событий:
ПЕРВОЙ СТРАНИЦЫ Белой Борьбы за честь и спасение Родины - день основания Добровольческой Армии, и ПОСЛЕДНЕЙ СТРАНИЦЫ первого этапа этой борьбы - день высадки первых частей Русской Армии на чужеземный берег после оставления Родины.
Мы отмечаем самое красочное из этих двух - первой к последней - страниц.
На меня выпало отметить последнюю - НАШЕ ГАЛЛИПОЛИ. Галлиполи - тот главный из первых лагерей нашей армии за Рубежом - где подведены духовные итоги первому этапу Белой борьбы - Первой Гражданской войне.
Я говорю - первой, ибо именно в Галлиполи было осознано, что первая кончена - проиграна, но что неизбежна вторая. Когда и как - того нам знать не дано.
Галлиполи - это тот год физических и духовных страданий, в котором выковалась наша зарубежная идеология, идеология, принятая той частью Русской эмиграции, которая во главу угла положила два несомненных для себя положения:
1) Под победоносную пяту интернационала она голов своих не склонит.
2) Себя и детей своих она не считает обреченными на простое вымирание и ассимиляцию с народами, среди которых она рассеяна.
Галлиполи обратило многочисленные толпы воинов, перенесших поражение и потерю всего, что им было дорого дотоле, снова в стройные ряды дисциплинированной силы, верящей в Русское Возрождение, верящей в то, что если не сами мы, то дети наши еще понадобятся Родине.
Русская Армия в Галлиполи очистилась, возвысилась духом, выкристаллизовала свое миросозерцание и волю к продолжению Белой Борьбы во втором ее этапе - борьбы идейной и накопления национальных сил здесь, за рубежом, и там - под ярмом коммунизма.
К этому очищению, к этому духовному возвышению Армии привели физические и духовные страдания. Мы научились в Галлиполи силою воли, напряжением духа ставить себя выше физических и духовных невзгод.
Вот, в нескольких штрихах пережитого, картины этой школы духа. Я был в Галлиполи в рядах Константиновского военного училища и, следовательно, жил в городе, то есть в "привилегированных", по галлиполийски, условиях. Но помню я первую ночь в Галлиполи, когда в жидкой грязи обратившейся в болото немощеной площади, под проливным дождем, ночевало Училище - 300 юношей, частью еще почти детей - как были, в одних шинелях, без крова и какой-либо подстилки. Помню службу этих полу-детей, когда мы уже, как говорится, "устроились".
Тяжелая караульная служба, которую несли юнкера, была совершенно необходима - она была залогом, прежде всего, восстанавливаемой нашим вождем - А.П.Кутеповым - дисциплины. Но вот при каких условиях неслась эта служба:
Вверенная мне офицерская рота Константиновского Военного Училища помещалась на каменном полу подвала, человек к человеку вплотную, без коек и матрасов, на циновках, сплетенных кое-как самим юнкерами из прибрежного тростника. Конечно, ни о каком отоплении не было и речи. Возвратный тиф свирепствовал среди юнкеров. Больных в госпитали, еще почти необорудованные, не принимали, и они лежали на том же каменном полу, вперемешку с еще здоровыми. Для караульного наряда не только не хватало трех смен, но не было даже и полных двух. Поэтому я вынужден был приказать нести караулы и тифозным больным в 5-6-дневные периоды между приступами болезни.
Помню такой случай. Я был дежурным по караулам. Ночью вызвали меня в дальний караул. Ревела буря, лил дождь, жидкая глубокая грязь... "Караульное помещение", то есть такое же грязное место, лишь несколько укрытое от ветра стеною какого-то сарая... Подхожу. Два молодых подпоручика с трудом поднимают с земли третьего - караульного начальника. Поддерживаемый с обеих сторон, он мне рапортует: ..."В карауле Русской Армии... и на постах происшествий не случилось... У меня начался третий припадок тифа, температура свыше 40о, я не в состоянии отвечать за караул"...
Я разъяснил ему, что сменить его из караула может только Верховная власть; приказал разводящему принять караул, если караульный начальник потеряет сознание... Физически бесконечно тяжела была первая зима в Галлиполи. Примеров этих физических тягот не перескажешь.
Но и духовные тяжести были не меньше. Свежая рана поражения, потеря всего, что было дорого... И новые, местные обиды... Не легко шел в горло скудный кусок французских "обезьяньих" консервов и суп из обратившейся в камень фасоли, когда "союзники" сообщили, что кормить больше не могут, что улучшить нам стол в первый день Рождества как о том ПРОСИЛ ген.Кутепов, невозможно: "Расход, который повлек бы добавок, испрашиваемый Вами по случаю праздника Рождества, был бы слишком велик, чтобы быть перенесенным французским бюджетом"...
А там появились знаменитые объявления о "трех направлениях"... Кратко не расскажешь всего! Остановлюсь только на последних минутах в Галлиполи его первого генерала, А.П.Кутепова, и его последнего солдата, капонира Стальнюка.
Заболев тифом, я попал в госпиталь. В бывшем зале кинематографа лежало 45 тифозных, среди них, в центре зала, медленно умиравший Стальнюк. Он бредил день и ночь. Тема бреда все одна и та же: с тыла показалась красная конница, он должен успеть доложить об этом фельдфебелю батареи... Появляются признаки агонии; сестра, молодая, удивительно красивая девушка, аристократической внешности, бросается к нему со шприцем камфоры. Он принимает ее за красного кавалериста и, извергая невероятную брань, с такой силой ударяет ее кулаком в лицо, что она перелетает через кровать соседнего больного и падает под следующую кровать. Один из больных офицеров негодующе кричит на Стальника и требует его удаления из палаты. Но, как гневная Немезида, вскакивает сестра. Лицо ее разбито. Она задыхается от гнева:
"Молчать! Как смеете вы, офицер, оскорблять умирающего солдата! Позор для Русской Армии!"
И она спешит сделать инъекцию... Но спасения Стальнюку нет; ночью он отошел в вечность...
Случаю было угодно, чтобы могила его на нашем кладбище пришлась под самый Галлиполийский памятник...
Прошло лето и осень. Опять наступили холода. И после первого, но глубокого снега настал черед отъезда в Болгарию последнего нашего эшелона (не считая тех, с ген.Мартыновым во главе, которым суждено было еще долго оставаться в Галлиполи).
Отъезжают Училище и Штаб Корпуса, а с ним и ген.Кутепов.
Последняя панихида и последний парад на кладбище, у памятника.
Ревет зимний ветер, отчаянно трепля Русский трехцветный флаг на мачте. Генерал подходит к памятнику и вдохновенно говорит свое последнее прости тем, кто навсегда остается лежать в твердой Галлиполийской земле. Протянув руку в сторону покрытого бурными волнами пролива, он кончает так:
..."Мне кажется, что я вижу будущее. Я вижу проходящие проливом стальные серые громады под Андреевским флагом!.. С них гремит салют этому Русскому флагу, этому памятнику и памяти наших героев!"
Да будет так, как виделось нашему Вождю! Вознесется Русь и в неизмеримой национальной силе осуществит свои вековые мечты. Проливами будет проходить Российский Андреевский флаг, не беженский и бессильный, а могучий и победоносный!
Вспомнят ли тогда нас, Галлиполийцев, и поднимут ли наш трехцветный флаг у нашего скромного памятника - это, в сущности, не важно. А важно то, что и последний солдат русского Галлиполи, канонир Стальнюк, покоящийся в почетнейшей могиле под памятником, и первый наш генерал, нашедший где только Ты, Господи, веси свою безвестную для нас, но несомненно страшную могилу, - вы оба можете спать спокойно: свой долг Галлиполи выполнило, и созданная в нем идея войдет слагаемой в тот мощный поток Русской силы, который в день,когда будет угодно Всевышнему, снесет без остатка в пропасть забвения безбожную власть на Руси.
(Эта статья была наипсана в 30-х годах в Югославии)
