В июне-июле 1966 года мы пережили 50-летие огромной стратегической победы на Юго-Западном фронте 1-й Мировой войны: Австро-Венгерская армия разгромлена и, потеряв более МИЛЛИОНА человек убитыми, тяжело ранеными и пленными, стала небоеспособной; снова занята нами чуть ли не половина Восточной Галиции. Судьба войны была после этого предрешена окончательно. Поражение Центральных держав стало неизбежным.
Понятно, что в 50-летие этих славных дней большинство наших эмигрантских журналов и газет, особенно военных, посвятили им заметки или и большие, обстоятельные статьи. Вполне естественно, что при этом был помянут добрыми словами и Главнокомандующий Армиями Юго-Западного фронта того времени, ген.-Адъютант, Генерал-от-Кавалерии Брусилов: так уж повелось, что на личность старшего начальника ("вождя") ложится блеск победы или позор поражения войск... И уже тогда стало говориться в Армии и вообще на Руси: "Брусиловское наступление", "Брусиловский прорыв"... Да и в кругах высших специалистов - старших чинов генерального штаба, которые одни только знают, как именно родился тот или другой военный замысел и кто был душою его проведения в жизнь, признали уже тогда (т.е. еще до самого "наступления" и "прорыва") большую заслугу Брусилова: на военном совете старейших генералов, под председательством Государя, 1/14 апреля 1916 года, в Ставке, Начальник его Штаба ген.Алексеев предложил летом 1916 года произвести огромное, решительное наступление силами Северного (ген.Куропаткин) и Западного (ген.Эверт) фронтов, сосредоточив позади района удара максимальные силы для его развития (стратегический резерв) и оставив Юго-западный фронт (только что назначенного его Главнокомандующим ген.Брусилова) без активного задания, ввиду огромных потерь, понесенных фронтом в страшном для нас 1915-м году (отсутствие артиллерийского снабжения).
Однако, все три Главнокомандующих возражали: Эверт и Куропаткин докладывали, что не верят в возможность победы; Брусилов, наоборот, считал необходимым, чтобы и его фронт наступал, и считал успех его вполне возможным.
Государь все же утвердил проект Алексеева, разрешив и наступление Брусилова, с предупреждением, что он не может рассчитывать на усиление своих сил ни войсками, ни новыми отпусками артиллерийского снабжения. Наступление Брусилова рассматривалось, как демонстрация, имевшая целью ввести противника в заблуждение и отвлечь его силы на юг. Поэтому главный удар Эверта и Куропаткина должен был последовать через две недели после Брусиловского.
Наступление Юго-Западного фонта состоялось и обратилось в гигантскую победу. Эверт и Куропаткин вовсе не наступали - они добились отмены их действий... Но это уже другая тема, и ген.Брусилова не касается.
Как объяснить такое противоречие в мнениях главнокомандующих? Во-первых, прошлым Эверта и, в собенности, Куропаткина, который, будучи Главнокомандующим в Русско-Японской войне, не смог одержать там ни одной победы. Генерал же Эверт был там одним из ближайших помощников Куропаткина.
Во-вторых - взгляд Куропаткина на свой долг полководца: по окончании Военного Совета, он подошел к Брусилову и произнес примерно такие слова: "Охота вам, Алексей Алексеевич, напрашиваться. Вас только что назначили Главнокомандующим и вам выпало счастье - в наступление не переходить... Я, на вашем месте, всеми силами открещивался бы от... наступательных операций, которые... могут вам лишь сломить шею..." *)
Повидимому, Куропаткину были чужды не только понятия воинского долга (конечно, в приложении к самому себе), но даже хотя бы и тщеславное, но понятное желание отличиться на новой должности, да еще столь высокой.
Итак, воздадим генералу Брусилову должное и за его держание на Военном Совете 1/14 апреля 1916 г., и за то, что вверенные ему четыре армии дали России такую победу.
Но дальше этого в восхвалении генерала Брусилова мы не пойдем и народного героя из него делать не будем. Почему? Изложу то, что сам слышал и видел.
1-ую мировую войну Брусилов начал в должности командующего 8-й Армией и в этой должности оставался вплоть до назначения Главнокомандующим на Юго-западный фронт (17 марта 1916 г.) *). За все это время его 8-ая Армия одержала ряд побед, и имя его уже тогда часто слышалось с похвалой, мне, тогда молодому офицеру Генерального Штаба, вплоть до конца сентября 1915 г. не приходилось с ним встречаться по службе, но молва о его победах поставила и меня в число его поклонников. Поэтому понятно, что, будучи назначен в Штаб 40-го Арм. Корпуса, вошедшего в состав 8-й Армии, я был последним обстоятельством очень доволен. В один из первых же дней моей новой службы я должен был посетить Штаб Армии. Оперативная часть его помещалась в поезде, стоявшем на путях станции Ровно. С моим другом по Академии, ген.шт. капитаном Кусенским (офицером Штаба Армии) я шел вдоль этого поездного состава и вдруг в окне одного из вагонов увидел генерала Брусилова: он, весь в мыле, брился перед окном. И у меня вырвался радостный возглас: "О! Сам генерал-адъютант Брусилов!"
Мой спутник быстро взглянул на меня и в тон мне ответил:
- Да, сам генерал-адъютант Трусилов!
- Что вы говорите? Неужели он заслуживает такую оценку?
- Ну, послужите в нашей Армии - увидите сами!..
И увидал... Правда, сначала увидал худшее, чем "Трусилов"...
Через несколько дней после этого неожиданного для меня разговора ген.Брусилов бросил наш 40-й корпус в никем - ни противником, ни нами - не ожидавшееся наступление: нам было приказано форсировать непроходимую вброд р.Стырь, разбить за нею противника (2 дивизии австро-венгров и германскую 1-ую пех.дивизию) и наступать в общем направлении на Ковель (100 км. на запад)... И это приказывалось после нескольких месяцев отступлений или упорных но большей частью оборонительных боев и при более, чем на 50 % поредевшем численном составе частей.
*) "Русский Инвалид" № 159 (Пай 1966) Статья полк. Б.Н.Третьякова "Победный путь".
**) Протопресвитер Шавельский. "Воспоминания", т.1, стр.411.
Но наши (40-го Арм.Корпуса) стрелки 4-го и 5-го октября (ст.ст. в районе м.Чарторийск - и Стырь форсировали, и две Австро-Венгерские дивизии точно с карты сдули, и Германскую 1-ую дивизию отбросили на северо-запад, причем 1-й Германский Гренадерский имени Германского Кронпринца полк почти целиком в плен взяли... Особенно отличилась в этом и последующих боях 4-ая Стрелковая (Железная) дивизия ген.Деникина. На следующий день, 6-го октября, дивизии 40-го корпуса, преследуя доже не разбитого, а почти уничтоженного противника, уже к полудню выдвинулись на 32 километра на запад. Победа эта могла обратиться в крупный стратегический успех, но... имевшие тоже приказ о наступлении наши соседи ничего за эти дни не сделали. Если сосед справа - 3-й Конный Корпус ген.Вельяшева - и действительно ничего не мог сделать против Германской пехоты, то сосед слева - 30-й Арм.Корпус ген. Зайончковского, 3-дивизионного состава - уже преступно бездействовал как это часто бывало у этого генерала, любимца генерала Брусилова.
40-й Корпус, оказавшись благодаря этому один глубоко в расположении противника, прикрылся с севера, со стороны Германцев, своею 2-й Стрелковой дивизией и стал стремиться овладеть, ударом Железных стрелков на юго-запад, местечком Колки, в следующей на юго-запад излучине Стыри, отражая в то же время и попытки Австрийцев окружить дивизию Деникина, которые они делали своими частями с фонта неподвижно стоявшего Зайончковского. В течение нескольких дней положение, несмотря на одержанную победу, продолжало оставаться для 40-го корпуса угрожающим. Был момент (в ночь на 8 окт.), когда Железные Стрелки были совершенно окружены, из какового положения ген.Деникин вышел тем, что повернул всю свою дивизию "кругом" и за четыре ночных часа окружил и взял в плен всех его "окруживших", а еще через 4 часа вернул все свои части в прежнее положение... Корпус же ген.Зайончковского продолжал неподвижно созерцать происходящее.
В такой обстановке (помнится, 11 окт.) ген.Брусилов отдал нашему 40-му корпусу приказ повернуть обе наши дивизии на юг и не позже, чем через сутки, нанести удар противнику, находящемуся перед фонтом Зайончковского. Выполнение этого приказа прежде всего приводило к тому, что в продолжение по крайней мере 3-х дней тыл наших дивизий, обязанных наступать на юг, будет совершенно открыт с севера для удара отошедшей, но отнюдь не выведенной из строя Германской дивизии. Начальник Штаба Корпуса ген.Скобельцин и я присутствовали при разговоре Командира нашего Корпуса ген.лейт.Воронина с ген.Брусиловым по аппарату: ген.Воронин просил отложить наступление на юг еще на сутки, чтобы за эти два дня успеть нанести 2-й Стр.Дивизией короткий удар на район Волчецка, куда отошли Германцы, и таким образом обезвредить их дня на два и за это время общими силами обеих дивизий овладеть Колками. Командующий Армией ответил, что он недоволен этими возражениями - это есть уклонение от помощи ген.Зайончковскому. "Через час вы получите подтверждение моего приказа с детальными разъяснениями".
И, действительно, через час мы получили приказ в резких категорических выражениях: К утру в состав 40-го корпуса прибудет 126-ая пех.дивизия *). В течение завтрашнего дня она должна занять позиции 2-й Стрелковой дивизии, которая за ночь должна присоединиться к 4-й
") может быть, не 126-я, а 105-я. Качества обеих были одинаковы.
Стрелковой Дивизии. Следующий день дается на разведку, но отнюдь не на наступление на Волчецк. И затем, в 1 час ночи, все 8 стрелковых полков атакуют Колки и, далее на юг, противника, находящегося перед фронтом 30-го Армейского Корпуса (передаю по памяти смысл приказа).
Мы были, конечно, недовольны: и боевые качества 126-й дивизии были общеизвестны (она всюду и всегда давала тыл), и резкость приказа, и выявляющееся упрямство Брусилова (просимый вами день вам дается, только не по-вашему, а по-моему!). Но помню, что я сказал своим генералам: "А все-таки командарм благородный человек: мы доложили, что на себя не можем взять ответственности, и он пишет этот приказ, т.е. берет ответственность на себя! "...
Приказ о перегруппировке был выполнен. К полуночи назначенного числа все было готово. Остается час... Часы у всех сверены...
А ровно в полночь к штабу 40-го корпуса в Чарторийске карьером прибывает гусарский разъезд 3-го Конного Корпуса: он выслан был ген. Вельяшевым проверить положение на стыке с 40-м Корпусом и выяснил, что в окопах, где вчера были стрелки, а сегодня сидели "126-ые", сейчас сидят Германцы (всего в 4-х километрах от штаба нашего корпуса), и при движении оттуда лесом к Чарторийску гусары обгоняли огромные толпы бегущих "126-х"...
Конечно, мы сейчас же вызвали к аппарату ген.Брусилова и просили: 1) Отменить наступление на Колки, 2) 2-й Стрелковой Дивизии возможно скорее занять свои прежние окопы, 3) сократить фонт Корпуса, осадив Железных Стрелков клм. на 15 назад, 4) Штабу Корпуса отойти за Стырь, чтобы не стать первым трофеем немцев, если они действительно перешли в контр-наступление. Брусилов кратко и сухо одобрил. Выполнить все это удалось. Хочу отметить, что некоторые части 2-й Стр. Дивизии прошли при этом за 2 1/2 ночных часа 18 клм. лесными тропами с бродами по колено и по пояс. Оказавшиеся кое-где в окопах Германские разъезды, конечно, немедленно исчезли. Пропали за новыми мостами на Стыри и толпы "126-х". Сколько помню, даже никаких донесений и объяснений от них к нам не поступило...
На рассвете Штаб Корпуса прибыл на свое новое место стоянки (Госп.двор Полицы) и почти сейчас же были приняты две телеграммы из Штаба Армии: 1) Приказ ген.Брусилова об отрешении от должности нашего командира Корпуса за то, что он своим неисполнением приказов Командующего Армией не только сорвал наступательную операцию, но и поставил свой Корпус под угрозу катастрофы; 2) может быть, присланная и не ген.Брусиловым, а чинами Штаба Армии копия его телеграммы Главнокомандующему с детальным изложением причин отрешения ген.Воронина. И из этой копии мы узнали, что нашему Ком.Корпуса инкриминируется дословно то, что ему было приказано вторым, категорическим приказом самого ген.Брусилова!
И ген.Воронин, и мы все, офицеры Ген.штаба Корпуса, глазам своим не верили. Казалось, что это какая-то невероятная ошибка... Но к полудню к нам прибыл и преемник Ком.Корпуса, известный русский артпллерт ген.Дельвиг. Ген.Воронин, конечно, немедленно сдал должности, но решил бороться и подать жалобу Главнокомандующему, ген.Иванову. По приказанию Начальника Штаба я в течении двух суток помогал ген.Воронину в составлении этой жалобы.
Как это ни грустно было сознавать, но дело было ясное: услыхав о бегстве 126-й дивизии, "Трусилов" испугался действительной катастрофы с 40-м Корпусом и поспешил не только найти, но и покарать "виновника" и этим подготовить высших лиц, совершенно отведя от себя ответственность. Вопрос о честности и порядочности у таких людей обыкновенно не ставится.
Как мы потом слышали, ген.Иванов внял жалобе Воронина, и ген. Брусилову был объявлен выговор в секретном предписании, а пострадавший переведен на другой фронт. Это не помешало, однако, ген.Брусилову занять через полгода пост Главнокомандующего. Своим выступлением на Военном Совете 1/14 апреля, в виде более, чем поддержки Начальника Штаба Верховного, ему удалось и еще более поднять свои шансы.
Но нам, Штабу корпуса, приходилось осенью 1915 г. ждать мести. Недели через две после отъезда ген.Воронина ген.Брусилов посетил наш Штаб. Ни с кем, кроме нового Командира Корпуса, он не разговаривал, да, кажется, и руки не подавал.
Проехал в штабы дивизий, где показался некоторым частям, стоявшим в резерве, и уехал, отказавшись принять приглашение закусить. Командиру Корпуса он объявил, что наш Начальник Штаба, ген.Скобельцын, будет сменен и что из чинов Штаба Корпуса никто не может быть представлен к наградам за Чарторийскую операцию. Чины штабов дивизий и полков - могут быть награждены, но не Штаб Корпуса.
И действительно, через несколько дней последовал приказ о перемещении Начальников Штабов 40 и 17 Корпусов - генералов Скобельцына и Бутчика - одного на место другого "для пользы службы". Но Скобельцын просил месячного отпуска, и отказать ему не могли, а Бутчик не мог оставить 17-го корпуса до смены ввиду старости Командира Корпуса. (ген.Федотова). Поэтому нашему Корпусу пришлось жить полтора, месяца без Начальника Штаба, т.е. последнего (генерала ген.штаба, с большими, по своему положению, правами) заменял "следующий" по старшинству офицер генерального штаба, а таковым оказался всего-навсего капитан... И эта, по той обстановке, неприятная обязанность выпала на меня. Но это дела уже мелкие, несоизмеримые с вопросами командования армией... Однако, судьбе было угодно дать мне, по этой временной должности, случай стать свидетелем одного доказательства "прекрасного" понимания ген.Брусиловым современного боя.
В конце ноября ген.Брусилов посетил и штаб своего любимца - ген.Зайончковского. Туда же был вызван и наш ген.Дельвиг "со своим начальником штаба". Расстояние в 25 клм. болотистыми тропинками долины речки Кармин в сильную оттепель после бывших морозов нам пришлось сделать верхом в сопровождении 3-4 казаков конвоя. Колесные экипажи этим путем пройти не могли. Ген.Дельвиг, небольшого роста и чрезвычайной скромности человек, не выносил никакой помпы, и мы прибыли в штаб ясновельможного Андрея Медардовича Зайончковского в более, чей скромном виде. Штаб этот располагался в большом, богатом помещичьем доме на холме, с прекрасным видом на запад. Все было тихо: в последние дни вообще на фронте было полное затишье. Мы были свидетелями, как по значительно лучшей дороге с ближайшей станции, в роскошной коляске, в предшествии и в сопровождении взводов кавалерии, прибыл командарм. Конечно, почетный караул и все почести, по положению. Краткое деловое совещание, показавшее, что серьезных вопросов у ген.Брусилова не было. И хозяин пригласил гостей к обеду. Конечно, пригласили и нас. Но пригласили так, что ген.Дельвиг, такой же Командир Корпуса, как и Зайончковский, оказался не по другую руку Кокомандующего Армией, а только смог сам найти за столом себе место среди корнетов штаба. Я, конечно, сопровождал своего командира. Впрочем, на корнетском конце стола нам было спокойнее, не надо было отражать каких-нибудь шпилек. А окружающие нас "корнеты" - просто нас не замечали... Нигде, как в больших штабах, так не чувствуются показания политического барометра - кто в почету на "верху", а кто под "хэримом"...
Обед был роскошный: изысканные блюда, закуски, вина... Как это все достать в полесских трущобах? Все офицеры отлично, по-петербургски, одеты... Ну, чуть что не придворный обед... И вдруг, в его разгаре, грохот артиллерийского огня - одной или даже нескольких батарей... Все сразу замолкло.
- Дежурный офицер! - раздался спокойный голос Зайончковского, - узнайте, почему огонь?
Мелькнув шпорами, отчетливый адъютант бросился за дверь. И через минуту доложил:
- Со среднего участка докладывают: противник перешел в неожиданное наступление.
Артиллерийский огонь продолжался, минут через пять залились и пулеметы. Дежурный офицер опять скрылся за дверью и опять через минуту доложил:
- Наша пехота отражает атаку.
Конечно, все глаза смотрели на начальство, некоторые из сидевших на нашем конце стола встали и подошли поближе к высокому гостю.
Ген.Дельвиг неприметно встал и вышел за дверь на большую террасу. Через минуту он опять приоткрыл дверь и пальцем меня поманил. Я вышел к нему.
- Борис Николаевич, вы тоже артиллерист. Как далеко от нас стреляющие пулеметы?
- По силе звука думаю, что в полуверсте.
- Я тоже так думаю. Ну, а батарея?
- На слух - не дальше версты.
- Так где же она, по вашему, стоит?
- Местность совершенно открытая, а ее не видно. Единственная возможность, что в той роще! - и я указал на холмик, покрытый густой порослью елей, в полуверсте - версте от нас.
- А в каком удалении мы от линии фронта?
- Знаю это наверное: перед выездом сегодня промерял по карте - 18 верст.
- Ну, тогда нечего нам терять время: там сейчас подали отличный пломбир - поедим его и уедем! - Генерал очень любил сладкое.
Мы вернулись за обеденный стол и, поедая пломбир, стали свидетелями и эпилога: артиллерийский и пулеметный огонь внезапно оборвался, "дежурный офицер" доложил, что противник отошел. Немедленно было подано шампанское, и ген.Брусилов провозгласил тост за "победоносного командира корпуса", но тост был перебит "победителем": победа-де не его, а Командующего Армией - он сам находится на нашем участке фронта!... Ура! Ура! Ура!...
Мы с ген Дельвигом незаметно скрылись. Едва ли кто-нибудь заметил исчезновение "бедных родственников"!
Вот какие "Потемкинские деревни" приходилось видеть в Полесье!
Но каковы же военные познания ген.Брусилова? И как мог терпеть такое скоморошество Начальник Штаба 30-го Армейского Корпуса, ген. штаба ген.майор Монкевиц?
Но тут же вспомним, что Брусилов закончил свою жизнь на высоких советских должностях, Зайончковский командовал 13-й Советской армией против ген.Врангеля в 1920 году, а Монкевиц состоял при генерале Кутепове в Париже, когда раскрылось предательство "Треста", и загадочно и весьма подозрительно исчез без следа...
Б.Н.Сергеевский
Ген.Штаба Полковник
(Окончание следует)
