ВОСПОМИНАНИЯ о 1917 г.
Быстро бегут год за годом, и вместе с ними бледнеют и исчезают впечатления прошлого. Но некоторые события врезались в память навсегда.
- о -
37-й армейский корпус, входивший в состав 5-й армии, стоял к югу от Двинска. Боев давно не было. Штаб корпуса располагался на мызе Опса.
В первых числах марта 1917 года, точно дня не помню, поздно вечером в телеграфную комнату был вызван дежурный по оперативному отделу офицер. Я подошел к аппарату Юза. - "Говорит штаб армии. Позовите командира корпуса. Когда все командиры соберутся у аппаратов, будет передана телеграмма большой важности".
Командир корпуса ген.-лейт. Сулькевич был в отъезде, и его временно заменял начальник одной из дивизий ген.Коленковский (или Калиновский). Я доложил ему распоряжение из штаба армии. Он немедленно отправился в телеграфную комнату. Я его сопровождал.
Старый седой генерал в пенснэ, с небольшой подстриженной бородкой и большими усами выглядел строгим. Но он был известен, как очень заботливый командир, благожелательно относившийся к своим подчиненным. Заботы о солдатах и хорошей пище в солдатских котлах стояли у него на первом плане. На шее он постоянно носил орден Белого Орла и очень гордился этой редкой наградой.
Телеграфист сообщил в штаб армии, что временно командующий корпусом у аппарата. Прошло 5-10 минут, и аппарат Юза застучал. Одна за другой появлялись буквы, слагались в слова и фразы. Мы впились в ленту, которую телеграфист отрывал по частям и наклеивал на бумагу. Иногда генерал остро взглядывал на меня, я смотрел на него. Мы, казалось, понимали друг друга. Но в то же время не могли понять, отказывались понять, что сообщал телеграф. Было невероятно то, что передавалось... Государь отрекся от Престола.
Генерал прослужил своему Царю почти полвека, а я, еще молодой офицер, но воспитанный в любви к Родине и верности своему Верховному Вождю - мы оба как бы потеряли под ногами почву, стоим на краю бездны, и еще несколько мгновений - и всему будет конец. Что делать дальше? Аппарат кончил передачу. Генерал посмотрел на телеграфиста и угрожающе проговорил: "Если ты скажешь об "ЭТОМ" кому-нибудь, я тебя расстреляю!"
Бедный генерал! Он был бессилен что-нибудь сделать и изменить ход событий. Не мог он даже остановить распространение содержания поразившей нас телеграммы в районе подчиненного ему корпуса. Может быть, наш телеграфист и не передал никому того, что отстукал аппарат, но были другие пути и другие телеграфисты и штабы, через которые зловещая новость быстро распространилась.
- о -
Прошло два или три дня, и к штабу корпуса подошла группа офицеров и солдат жел.дорожного батальона с красным флагом и красными бантами на шинелях. Во главе находился полковник - командир батальона, узкоколейка которого обслуживала корпус. Командир батальона не раз бывал в штабе, любил рассказывать о своих служебных успехах, гроким голосом повествовал, как ему удалось предупредить покушение революционеров устроить крушение Царского поезда. За это он был награжден золотыми часами с великолепно исполненным Государственным гербом и надписью о выполнении им служебного долга.
И вот теперь "заслуженный" офицер явился к штабу с толпой своих подчиненных и призывал вышедших на крыльцо чинов штаба выразить верность "революции" и надеть красные банты. Он громким голосом ругал старое правительство, обвинял его в жестокостях к "народу" и, в особенности, в преследовании тех людей, которые стремились дать народу разные "свободы".
Командир корпуса ген.Сулькевич, вернувшийся из поездки, ответил кратко, что не наше дело - политика, и что военная форма не допускает украшения бантами. Отряд новоиспеченных революционеров отправился домой. Полковнику приходилось еще по делам службы приходить в штаб корпуса, где он встречал холодный прием и офицеры штаба не подавали ему руки.
- о -
Среди писарей штаба был один по фамилии Шиф, еврей, видимо хорошо образованный, очень внимательный и исполнительный в своей работе. Начавшееся беспокойное настроение в армии отразилось и на нем. Он стал более оживленным, чем всегда, охотно разговаривал на разные темы текущих событий. Его сочувственное отношение к революции не вызывало сомнений.
Перестали приходить в штаб "Новое Время", "Россия" и другие газеты правого или умеренного направления. Оказалось, что их новая власть прихлопнула. Встретив Шифа, я спросил его: "Почему же закрыты эти газеты, когда объявлены разные свободы?" - "потому что они были против свободы", - не задумываясь, ответил мой собеседник. - "Разве свободы принадлежат только тем, кто о них кричит?" - возразил я. - "Мы не позволим, чтобы кто-нибудь задушил добытые свободы". - "А кто это МЫ?" - не унимался я. - "МЫ те, кто боролся с произволом Царской власти!" - Я замолчал и пошел по своему делу, поняв, что не подготовлен к разговору с хорошо натасканным партийным деятелем.
В штабе среди офицеров, призванных из запаса, был прапорщик Филиппов, маленький, скромный, незаметный, но трудолюбивый человек, кажется, из кооператоров. Не помню, какую должность он исполнял, но помогал всем, кто к нему обращался. Охотно помогал и мне. Приходилось нам беседовать и о происходящих событиях. От него я узнал, что Шиф - член социал-демократической партии меньшевиков, убежденный социалист, и горячо приветствует все, что совершается в Петрограде и распространяется по всей стране. Сам Филиппов сочувствовал новым веяниям, но многого не одобрял.
- о -
Недели через две или немного позднее в корпус приехали два представителя от Государственной Думы - один депутат от партии К-Д, другой "трудовик". Они приехали поздравить войска с совершившейся революцией, появлением новой власти и новых порядков. Депутат от К.-Д. был священник. Он довольно гладко и толково говорил о приходе новой эры в жизни государства с торжеством разных свобод и уничтожением притеснений и пороков старого правительства. Трудовик - худощавый, повидимому больной и очень нервный - озлобленно ругал старую власть и уверял, что теперь все будет иначе, все будет хорошо. После речей этих депутатов присутствующие стали задавать разные вопросы и распрашивать, что делается в Петрограде. Одни окружили священника, другие - трудовика. Вмешался и я, сказав трудовику: "Необходимо скорей наладить руководство на верхах армии и на пост верховного главнокомандующего вернуть Великого князя Николая Николаевича". Трудовик зло посмотрел на меня: "Нет, нам царских родственников не нужно. Мы найдем других". Эти разговоры были днем, перед обедом, которым штаб угощал "дорогих" гостей. Вечером прапорщик Филиппов сообщил мне, что я, за свое упоминание о Великом Князе, записан в "черный" список. Он предупредил меня быть осторожным. Я не расспрашивал его, что это за список, кто туда попал, и скоро об этом забыл.
- о -
Время шло. Армия постепенно разваливалась и самодемобилизировалась, начались братания с немцами, боевых действий на нашем участке не было.
Неожиданно в июле я получил некоторое "повышение" - писаря штаба корпуса выбрали меня председателем своего комитета.
Этого я никак не ожидал. Отказаться было нельзя, и мне пришлось "должность" принять. Провел несколько заседаний с соответствующими постановлениями. Правда, никаких "больших" вопросов они не решали. Обратился все к тому же прапорщику Филиппову, "Как я попал в председатели комитета писарей, кторые, конечно, знали, что я зачислен в "черный список" и, следовательно, не заслуживаю доверия?"
Объяснение оказалось простым. Попал я на эту должность по указанию Шифа. Под секретом Филиппов сообщил мне свой разговор с Шифом. По мнению Шифа, "черный список" не так важен, но "кап.Ефимов все-таки с нами разговаривает, а другие сторонятся. Надо пойти навстречу Ефимову, оказать ему доверие, и он, может быть, впоследствии будет с нами. Без офицеров нам все равно не обойтись, надо только выбрать подходящих".
Я обратился к начальнику штаба, сообщил, что все эти комитеты на военной службе не для меня, и попросил перевести в какую-нибудь дивизию. О том, что в штабе есть другой хозяин, ведущий свою линию, я не говорил. Это, повидимому, было ему известно. Начальник штаба вошел в мое положение, но сообщил, что в дивизионных штабах вакансий нет. Вскоре выяснилось, что в соседнем 14-м армейском корпусе есть подходящая вакансия. 12-го августя я прибыл на новое место службы, явился нач.штаба полк.ген.штаба Беловскому и к-ру корпуса ген.барону Будберг. Здесь я усиленно молчал и избежал быть выбранным на какую-либо "почетную" должность.
2-го февраля германцы перешли в наступление и почти нигде не встретили сопротивления. Командир корпуса и начальник штаба оставили корпус еще в ноябре 1917 г. Штаб корпуса успел выбраться в тыл перед приходом немцев и 15 Февраля прибыл по ж.д. в Москву. Незадолго до нашего приезда из Петрограда в Москву прибыло все большевицкое правительство, испугавшись, что немцы через Ригу дойдут до Петрограда.
Беспорядок в "правительственных" учреждениях был необычайный. Штабу удалось привести в Москву один автомобиль. Мне было поручено раздобыть несколько литров горючего. "Социализм - это учет", говорят мудрецы от социализма. Мне пришлось потерять пять дней, чтобы достать газолин. Пришлось пройти через 16 или больше учреждений.
10-го марта я распрощался со своими сослуживцами и решил закончить свою военную службу, которую любил и которой собирался посвятить всю жизнь. Но вскоре вспыхнула гражданская война, и я вновь попал (пошел? Корректор) на военную службу в рядах Белой Армии.
А.Ефимов.
