ВОЕННЫЙ СОВЕТ.
/Воспоминания артиллериста - из цикла "Великая Бескровная"/.
Окончание.
Приближался конец февраля 1917 года, когда "по солдатскому телеграфу" начали поступать к нам сведения о каких-то уличных беспорядках в Петрограде.
Моя 4-ая батарея 73 артиллерийской бригады уже несколько месяцев занимала позицию в глуши полесья, на реке Стоходе, перед, так называемым, "Старо - Первищенским плацдармом". Уютно и тихо жили мы в ожидании весеннего боевого оживления.
Снарядов было у нас много, даже с лишком много, и мы забыли уже снарядный голод лета и осени 15-го года. С питанием людей и конного состава дело обстояло значительно хуже, но объяснили мы это, - что позже и подтвердилось, - больше саботажем и взяточничеством развращенного длящейся уже третий год войной тыла, чем фактическим недостатком продуктов питания и фуража в России.
Должно быть было это числа 23-го, когда поздним вечером командующий бригадой Ген.-майор В. вызвал нас к себе на совещание командиров дивизионов, батарей, и старших офицеров, всего четырнадцать человек, из коих самым младшим по службе, да и по годам, был я.
В этот день мы получили приказание быть готовыми к походу на станцию "Маневичи" и к погрузке на предмет дальнейшего следования на Петроград для подавления расширяющегося там бунта, в котором, как нам было уже известно, приняли участие и запасные части Питерского гарнизона. Кроме моей 4-ой батареи, "солдатский телеграф" назвал еще, как получившую такое же приказание, одну из батарей 5-ой Стрелковой бригады. Естественно, что вызов к командиру бригады мы связывали с этим обстоятельством.
Я, как коренной петербуржец, был рад навести порядок в родном городе. В памяти жили еще воспоминания детства о днях революционного брожения 1905-6 годов, когда на моих глазах казачий разъезд в пять коней разогнал нагайками, без единого выстрела, тысячный митинг, собравшейся у нас в Коломне на Торговой улице, и в течение получаса навел полный порядок.
Тем горше в дальнейшем было мое разочарование. Генерал Р. встретил нас с чрезвычайно таинственным видом, даже запер на задвижку две землянки. снаружи выставив своего вестового. Открыв совещание, генерал сообщил нам то, что по солдатскому телеграфу мы уже знали. В Петрограде уличные беспорядки, в них принимают участие некоторые запасные части гарнизона, вступившее в перестрелку с полицией. Новым для нас было его сообщение, что какое-то участие во всем этом принимает Государственная Дума. Закончив это свое сообщение, генерал откинулся корпусом на спинку кресла и, обведя всех нас взглядом, выражение которого уловить было трудно, изрек, как в извечной сцене городнчий: "Я собрал Вас здесь, господа, чтобы узнать Ваше по этому поводу мнение." Как младший, должен был говорить я и, хотя форма вопроса, вернее постановка его, не была мне ясна, сказал, приблизительно, так; "Бывая довольно часто в Питере в различных командировках, я хорошо присмотрелся к тамошней обстановке: войска его гарнизона, вообще, никакие не войска и, тем более, гвардия. Это запасные старших возрастов, в каждой роте их по несколько сотен, если не вся тысяча. Малочисленным офицерами, причем офицерами не кадровыми, а запаса или военного времени, ни обучать эту массу, ни просто уследить за ней не никакой физической возможности. Правда, они маршируют с песнями по плацдармам и улицам, но, надо полагать больше для моциона. Да и винтовок на весь людской состав не имеется, обучают их ружейным приемам с помощью деревянных палок, чему я сам был неоднократно свидетелем. О рабочих с заводов не говорю - это для регулярной армии не противник. От пары хорошей картечи весь этот сброд побежит в панике. Для того, чтобы навести в столице полный порядок, достаточно снять с фронта один батальон и максимум две батареи."
Говорить дальше генерал никому не дал: "Садитесь, поручик, садитесь! Это ваше личное мнение, никому не интересное и никому не обязательное. Г. г. офицеры, я прекращаю совещание прошу Вас вернувшись во вверенные Вам части, соблюдать полный порядок и дисциплину в ожидании дальнейших приказаний.
Я хорошо знал генерала Б., так как служил при нем уже второй год и некоторое время был его дежурным адъютантом. Судя по тому, как он реагировал на мои слова, я тогда-же подумал, что знает он значительно больше, чем сказал нам и неспроста мое пребывание в Питере так сильно пришлось ему не по вкусу.
Последующие события подтвердили это мое чисто интуитивное тогда предположение, что бунт этот далеко не для всех был полной неожиданностью.
Мы откланялись и вышли. Ехали все вместе шагом и молчали. Ночь была дивная: морозная, тихая, светлая и звездная. А на душе было так тяжело, так тяжело, как бывает только в предвидении большого несчастья.
В эти часы в далеком Пскове оно и случилось... Утром по телефону нам дали знать, что все распоряжения к погрузке отменяются, а еще через сутки мы получили роковую весть об отречении Государя.
Эраст Лисенко.
/P
