БЫЛЬ
Николай Прюц.
(Частично из дневника)
Прапорщик П. шел по Забалканскому, потом по Загородному проспектам, шел, собственно, без всякой цели.
Он недавно приехал с фронта. На фронте был легко ранен, теперь искренно радовался отпуску и отдыху, несмотря на то, что был октябрь 1917 года.
В свои 18 лет прапорщик смотрел на все оптимистически: радовался жизни, радовался Петрограду, радовался что увидит Марусю А. и Лелю Ф., в которых был платонически влюблен.
Любовался Царскосельским вокзалом, так ему знакомым! По этой дороге он часто ездил. Верстах в пятидесяти от города, в дачном поселке, около станции Вырица, он проводил свое детство, уезжая туда на дачу.
Смотрел на проходящие трамваи с номером 16, которые тоже казались своими – ведь он ими пользовался, когда уходил в отпуск из Константиновского Артиллерийского училища. Трамвай № 16 шел на Пески.
Как обрадовалась мама, когда увидала его! Правда, с белой повязкой на голове, но с руками и ногами… Судьба взяла у нее уже одного сына в 1915 году на германском фронте.
Прапорщик привез с собой свою пробитую пулей фуражку. Зачем? – Он сам не знал. Мать попросила дать ей фуражку на память.
Ему это было приятно.
Когда сидел в ванне, мать все ходила, все ходила по коридору. Он понял и позвал ее. Для матери он не был прапорщиком, не был офицером; для нее не имело значения что он был на пол головы выше ее. Для нее он оставался самым маленьким в большой семье. – Как мягко она его обтирала! Вероятно, чуяло материнское сердце, что это в последний раз!
Все эти мысли мелькнули в голове у прапорщика, когда он бродил по Петрограду. Вспомнил, как в 1914 году он и его закадычный друг Сергей С. Обязательно хотели идти на войну, хотя им еще оставалось учиться два года. Они все боялись, что не успеют побывать на фронте, и что потом будет стыдно. Отец им резонно доказывал, и убедил их что с полным средним образованием они смогут принести большую пользу Родине.
Теперь он побывал на фронте, был ранен, исполнил свой долг.
Все эти размышления были прерваны самым неожиданным образом!
- Прапорщик, пожалте-с! – услышал он намешливо-иронический возглас, и увидел себя окруженным небольшой группой вооруженных матросов. Его бесцеремонно стащили на улицу и повели.
«Куда? Зачем? Почему?», мелькало в голове.
Матросы были полупьяные и какие-то равнодушно-усталые, и, вероятно, только во исполнение революционного долга взяли раненного, мирно гуляющего прапорщика.
Прав был отец, когда говорил, что приплывший из Америки Троцкий с 300 русскими коммунистами, и Ленин, приехавший через Германию со своими помощниками, полгода пробуждали человека-зверя, и пробудили!
«Что делать?»
Но судьба хранила прапорщика. Проезжавший трамвай вдруг замедлил ход и из трамвая выскочила пожилая кондукторша. – «Убивцы!», завопила она, схватила мальчика-прапорщика за руку и втащила в трамвай. Трамвай помчался. Матросы остолбенели, и лишь один вскочил на подножку, но потом, видимо, раздумал и соскочил.
Кондукторша не говорила о происшедшем и только вздохнув сказала: «О, времячко!»
Дома, рассказав все, прапорщик предался своим мрачным думам. «За что? За что?»
Когда был 13-16-летним мальчиком, то по примеру старших читал Бакунина, понимая из пятого в десятое. Покупал в подворотнях подпольную политическую литературу – потому что была запрещена. Там же подсовывали «Половой вопрос доктора Фореля».
Вероятно подобным образом обрабатывалась молодежь во всех интеллигентских, невоенных семьях.
С каким удовольствием запирались с приятелями в совершенно закрытую комнату и тренькали на балалайке «Вставай, подымайся…»
Чувствовали себя передовыми! Но одновременно воспитывались на положительной литературе, на героическом прошлом России, на Суворове, Нахимове, на Белом Генерале – Скобелеве.
Играли в солдаты, и умирали со знаменем, подвергаясь неделикатным пинкам соратников, чтобы красивее лежал и красивее умирал.
Когда грянул гром, когда началась война, то все отрицательное, все наносное – просто смыло. Осталось горячее желание послужить Родине, осталось желание подвига.
Сегодня же он был бесконечно унижен и оскорблен. Он, который хотел дать России самое ценное что имел – свою восемнадцатилетнюю жизнь!
Надо что-то делать!
На семейном совете было решено, что прапорщик – через Офицерский Союз в Петрограде – поедет на Юг, в формировавшуюся Русскую Белую Армию ген. Алексеева. Сборы были коротки, и вскоре прапорщик и Сергей С. Получили фальшивые документы окончивших, якобы, казачью коммунистическую агитационную школу, нашили лампасы на рейтузы и двинулись в путь.
Отец благословил, мать заплакала.
После всяких дорожных злоключений, в первой половине ноября прибыли в Новочеркасск. Явились в явочный пункт – лазарет на Барочной улице – и записались в Добровольческую Армию.
Первое время здесь же жили. В столовой лазарета к обеду сходилось человек сто с небольшим. Приходил генерал Э., читалась молитва и Русская Белая Армия садилась обедать. После обеда опять читалась молитва и Русская Армия расходилась по своим военным делам.
Через некоторое время артиллеристы были собраны в помещении Ермаковской гимназии, и была сформирована Константиновская-Михайловская батарея Армии, впоследствии развернувшаяся в Марковскую артиллерийскую бригаду. Батарею создали 200 бывших воспитанников Константиновского Арт. Училища, и 50 бывших воспитанников Михайловского Арт. Училища, капитан Н.А.Ш. Орудий не было.
27/28 ноября батарея, как рота пехоты, вместе с другими частями пошла в наступление на Ростов. Под Кизитеринкой арт. рота ходила в атаку на кирпичный завод. Прапорщик был легко ранен.
В Новочеркасске прапорщик сопровождал капитана Н.А.Ш. в Собор. В Соборе стояли ряды гробов убитых и умерших от тяжелых ранений при атаке на кирпичный завод. Перед гробом каждого из своих бывших воспитанников: Баранова, Неклюдова и др., капитан Н.А.Ш. становился на колени, горячо молился и горячо плакал…
Для похорон артиллеристов донцы дали устаревшее трехдюймовое орудие образца 1900 года, с угломером. Это орудие осталось в батарее и сделалось символическим первым орудием I-й батареи Русской Белой Армии.
Николай Прюц.
