ВЕСТНИК ПЕРВОПОХОДНИКА
История 1-го Кубанского похода и Белых Армий

КОРЕНОВСКАЯ.

Март месяц 1918 г. Выдался на редкость хороший день. Прямо весна, хотя до настоящей весны еще далеко. После ночного отдыха в хуторе Журавском чувствуешь себя бодрей, отдохнул после похода, главное - выспался. Не надо было вставать, когда на дворе еще темно, и куда-то мчаться. Рота строится с шутками, отпускаются остроты, лица у всех веселые. 

- Николай! Ты не забыл свой большой кинжал? А то Виктор беспокоится, что на привалах ему ночем будет резать хлеб и сало.

Острит по моему адресу балагур Назаркин. Дело в том, что при занятии нами села Лежанка я из склада, оставленного красными, взял пулеметный тесак. Надо сознаться, что при моем маленьком росте пулеметный тесак на ремне у живота придавал карикатурный вид моей воинственной фигуре. Этот тесак был причиной многочисленных добродушных шуток и острот по моему адресу. Под Кореновской я с ним расстался, остались только ножны от него.

Утром мы вышли из Журавской по направлению к ст. Кореновской. Мы уже знали, что красные сосредоточили там большие силы и руководит ими тот же Сорокин, которого мы разбили двумя днями раньше под Выселками. Не помню, как долго мы шли, думаю - верст 6 или 7 уже прошли. Местность холмистая, станицы еще не видно, да, фактически я не имел никакого представления, как она далеко. На одном из скатов холма, не доходя до гребня, мы остановились. Была отдана команда рассыпаться в цепь. Было сказано, что мы находимся в резерве, что наша цепь вторая, а где-то впереди нас находится первая цепь.Я расположился рядом со своим взводный офицером прапорщиком Капрановым, так как во взводе я исполнял функции связиста. Гоняли меня, куда надо и не надо, только и было слышно: "Николай! Где Николай? Куда он исчез?" Поэтому я старался в бою удрать от своего взводного офицера, ибо в цепи чувствовал себя свободней. Правда, доставалось мне за это, и не раз.

Только что мы залегли, как командир 3-го взвода поручик Евдотьев и командир 2-го взвода поручик Мяч подошли к прапорщику Капранову и образовали небольшую, но довольно таки веселую компанию. Думаю, привлекал их не так прапорщик Капранов, как его невеста, красивая барышня, бывшая гимназистка одной из Ростовских гимназий. Не помню ее имени. Впоследствии оба погибли в бою под Усть-Лабинской - во втором бою. Я называю вторым тот бой, когда мы хотели вторично занять переправу через реку Лабу и для этой операции вышла сперва наша 6-ая рота, а потом и весь 2-й батальон из станицы Некрасовской.

Во время разговора веселых молодых наших взводных офицеров невеста прапорщика Капранова предложила им закусить, сказав, что для этого у нее есть жареная курица, которой ее наделила хозяйка, у которой она стояла на квартире. Нe дожидаясь согласия, она развязала свой вещевой мешок и вынула аппетитно зажаренную курицу. Поручик Мяч, принимая кусок курицы, заметил, что лучше было бы перед боем не набивать себе желудок на случай ранения в живот, и что легче переносить рану с пустым желудком, чем с полным. Но его словам никто не придал никакого значения, и даже сам он с большим аппетитом уничтожил свой кусок курицы.

Я же решил, что, поскольку мы во второй цепи, мне, как связисту, делать здесь нечего, и пошел разыскивать себе удобное место в цепи и погреться на солнышке. Выбрал себе место, лег на спину и незаметно для самого себя заснул. Как долго спал, не знаю, но разбудил меня окрик:

    - Николай! Вставай! Цепь поднялась!

Открыв глаза, сперва я ничего не мог понять - в чем дело? Сплошной свист пуль. Только поднялся, как моему соседу справа - Николаевскому - пуля угодила в живот. Бедняга упал, скорчившись от боли. На моем поясе болтаются только ножны от тесака, а сам тесак исчез: повидимому, кто-то его вынул во время моего она, ради ли шутки или для того, чтобы окопаться, - не знаю.

    - Цепь вперед! - пошло по цепи.

На ходу снял ножны от тесака с ремня и выбросил. Под градом пуль невидимого еще противника цепь двинулась вперед. Вот тебе, думаю, и вторая цепь! А где же первая? Ведь не могла же она так отступить, чтобы мы ее не заметили. Не доходя гребня, влево от нас увидел, как наша батарея снимается, и довольно поспешно. Сосед слева от меня сказал, что батарея наша попала в вилку и меняет позицию.

"Что за вилка? - думаю я. - Что за чушь сосед мне мелет?" - Решил, что он просто смеется надо мной. Впоследствии мне объяснили, что значит вилка на языке артиллеристов, и только тогда для меня стал понятен поспешный уход нашей батареи.

Противника не видно из-за гребня, но чувствуется, судя по звуку выстрелов, что он недалеко. Я был в полной уверенности, что впереди нас наша первая цепь. Выйдя на гребень, мы, что называется, уперлись в густую цепь красных. Здесь совершенно стало непонятным для меня, где же первая цепь, по ком же стреляли красные?

    - Вперед! В атаку! Ура! - пробежало по цепи, и с мощным криком "Ура!" - мы ринулись на красных. Такого натиска красные не ожидали и стали быстро отступать, но яростно отстреливались. Мы же попали под ожесточенный, сосредоточенный и меткий огонь их батарей.

Черные столбы дыма с землей вздымались вверх, унося о собой или калеча кого-либо в цепи. Низко стлались белые облачка шрапнелей. Несмотря даже на это, мой сооед справа передает:

    - Передай по цепи - поручик Мяч поймал пулю.

Что за дикая шутка, думаю, в данный момент, но передаю дальше. Позже оказалось, что, выйдя на гребень, поручик Мяч нашел чайник - небольшой эмалированный - и нацепил его на пояс перед животом. Откуда взялся этот чайник, неизвестно, но я предполагаю, что его бросил один из красноармейцев при спешном отступлении. Не пробежал поручик Мяч и десяти шагов, как пуля угодила в чайник. Пробила первую стенку, оскользнулась о другую стенку и закружились внутри чайника. Поручик Мяч остановился, открыл крышку, взял пулю, положил в карман, а чайник снял о пояса и бросил. Отсюда-то и пошла шутка по цепи, что поручик Мяч ловит пули.

Чем ближе мы подходили к станице, тем все интенсивней становился артиллерийский обстрел. Все небо покрылось белыми облачками. Казалось, что противник все батареи пустил в действие исключительно по нашей цепи. Шрапнельные снаряды рвались на небольшой высоте почти над головой. Я видел, как стакан одной из таких разорвавшихся шрапнелей, вертясь и шурша, ударился о землю и ривошетсм опять поднялся в воздух, повторив такую зигзагообразную комбинацию три или четыре раза, при каждом разе делая полет над землей все ниже и ниже.

    - Господин поручик! Нагнитесь! - закричали в цепи, - стакан от шрапнели!

В последнюю минѵту поручик Мяч нагнул голову, и над ней просвистел стакан. Эти два случая с поручиком Мяч дали повод добродушной шутке в роте: "Кому, кому, в поручику Мяч нечего бояться, его ни пули, ни снаряды не берут. Пули на лету хватает, а снаряды головой отбивает", - шутили в роте. 

Не доходя до станицы, мы залегли, и я был доволен этим, ибо чувствовал себя усталым. Началась перестрелка. Красные, видно, подкрепленные резервами, поднялись и пошли в наступление. Это двигалась сплошная черная масса. Мы прекратили огонь. У меня закралось сомнение, удастся ли нам остановить эту лавину.

- Без команды не стрелять! - пошло по цепи.

Противник идет медленно, видимо, уверен в своих силах, цепь ровная, не слишком густая. Все ближе и ближе приближается к нам. Уже отчетливо видно каждую фигурку. Даже слышен крик, но что кричат - разобрать нельзя, наверно ругались. Нервы напряжены до предела, да. Застрочит наш пулемет очередями вправо, ему отзывается левее меня другой. Заработали наши пулеметы. Я впился глазами в цепь противника. Повидимому, огонь наших пулеметов меток, видно, как падают фигурки. Они почему-то стали сходиться и образовывать отдельные группы. Ход их замедлился, но все же идут вперед.

- Встать! Огонь залпами - по-взводно!

Раздаются дружные залпы. В этот момент наша спасительница, наша батарея открыла огонь по неприятельской цепи. Белые облака показались над их цепью. Своим метким огнем она, что называѳтоя, рвала их цепь. Красные не выдержали, сперва замялись, а потом остановились. Мы же перешли в контр-атаку и дошли до окраины станицы, а потом залегли.

Вдруг из одной из улиц вышли старик и старуха. Старик держал в руке ведро, а старуха целую связку деревянных ложек. Они, пригибаясь, двинулись по цепи, предлагая горячий борщ:

    - Родимые, борщок! - и старуха совала ложки.

Красные, залегшие за рекой, увидев маячащие фигуры, участили стрельбу. Не знаю, чем бы это кончилось, но появился командир роты капитан Петров и приказал старику и старухе немедленно убраться из цепи. Я же со своим другом Н.Петровым решил попытать счастья в одной из хат на окраине станицы - достать что-нибудь поесть. Выбрали мы с ним третью хату, более богатую на вид, чем другие. Войдя в нее, мы НИКОГО в ней не нашли. Мы открыли двери во вторую комнату. Эта комната представляла собою спальню. На кровати лежал солдат. Правая рука его покоилась на груди, а весь правый бок гимнастерки залит кровью. Не успели мы прийти в себя от этой картины, как он спрашивает:

    - Товарищи! А где наши?

Было ясно, что перед вами был раненый красноармеец. Первым пришел в себя мой друг:

    - А ну, вставай! Выходи!

Он, видимо, понял свою оплошность и злобно посмотрел на нас.

    - "Товарищи! Товарищи!" Выходи, сволочь!

Он медленно встал, по лицу было видно, что ему это дается с трудом, и так же медленно поплелся к выходу, держа согнутую руку на груди. Когда мы вышли вместе с ним, мы не знали, что с ним делать.

    - Знаешь что, отведем его в роту, а там пускай с ним делают, что хотят, - сказал я своему другу.

Привели мы его к прапорщику Капранову, рассказали ему, где и как мы его нашли. При опросе он оказался солдатом одного из полков - не помню, какого, - 89-й пехотной дивизии с Турецкого фронта, был ранен в плечо в этом бою. Интересно отметить, что до самой станицы я не видел ни убитых, ни раненых красных, оставленных своими при отступлении. Они подбирали своих убитых и раненых, брошенных на поле боя.

Прапорщик Капранов хотел сам произвести экзекуцию над ним - зарубить. Я сперва сомневался, что он может зарубить человека своей пехотной шашкой. Но он взялся за эфес и, не подоспей командир роты, наверное исполнил бы свое намерение. Под Усть-Лабинской в первом бою мне пришлось быть свидетелем, как он хотел зарубить одного красного солдата, оставшегося в окопе и не отступившего со своими. Солдат этот был уже в летах, зарубить его ему не удалось, и он пристрелил его из револьвера. Впечатление от этой экзекуции у меня осталось самое кошмарное.

Командир роты отдал приказ снарядить двух конвоиров и отправить раненого в плечо пленного в штаб полка. Откуда-то здесь появились два солдата из 7-й роты (персы). Им отдали пленного для сопровождения в штаб полка. Пленного они до штаба не довели, а расстреляли чуть ли не за первой хатой. Свой поступок они объясняли тем, что он собирался бежать. Сомневаюсь, чтобы это соответствовало действительности. И лично искренне сожалел его. Возможно, его участь в штабе полка была бы та же самая. Ведь пленный мы не брали. 

Думать и рассуждать было некогда. Была подана команда: 

- Цепь, встать! Вперед!

Забылось все - и пленный, и мои рассуждения. Внимание мое привлек впереди меня паршивый деревянный мост через какую-то маленькую речушку. На другой стороне этой речушки залегли красные. С этих позиций мы их выбили легко. Подошли к мосту. Mост оказался старенький и довольно низко сидит над водой. На мосту лежат два убитых и один тяжело раненый красноармейцы. Прохожу мимо раненого и вижу револьвер системы "Бульдог", такой же старый, как и сам его хозяин. По одежде видно, что он не солдат, скорее похож на крестьянина. Невольно думаю: "что заставило тебя идти против нас?". За мной идет Иван Д-к, старый солдат, отбыл всю войну на германском фронте и один из первых вступил в Ударный батальон. Он остановился возле раненого, пихнул его ногой, снял винтовку с плеча и пристрелил его.

Перешли мост и почти под прямым углом повернули вправо. Ни стрельбы, ни воя пуль, ни разрывов снарядов; впечатление, что бой уже закончен. Иду по железнодорожному пути и вижу: станция "Станичная". Странно, почему это так? Станица Кореновская, а железно-дорожная станция "Станичная". Ведь обычно станция носит название населенного пункта; а здесь, видно, исключение.

Кругом грязь, какие-то бумаги, тряпки, ящики и цинки из-под патронов, пустые гильзы. Стоят составы вагонов, а что в них - неизвестно. Прохожу около классного вагона, на его передней площадке лежит убитый, возле него возятся два наших солдата, но не нашей роты. Любопытство берет верх. Поднимаюсь на вторую ступеньку. Убитый, видно, из начальников, в хорошем обмундировании и в отличных хромовых сапогах. Один сапог уже с ноги снят и валяется здесь же, а над другим возятся двое и стараются его снять. Один из них стоит ногой на коленной чашечке убитого, а другой старается снять сапог. Операция, сидимо, не легкая, у снимающего лицо все мокрое от пота, на меня никакого внимания они не обратили, как будто бы меня и нет.

Я хотел дождаться результата всей этой процедуры, но, боясь отстать от цепи, спрыгнул с площадки и быстрым шагом стал догонять свою часть.

Выйдя из станицы, мы вышли в открытое поле. Местность медленно поднималась вверх, идти уже было труднее, вдобавок и поле вспаханное. Вдали почти на переломе местности видны окопы. Идем медленно, чувствуется усталость и голод. День клонится уже к концу. Красные близко подпустили нас к своим окопам и встретили ураганным ружейным и пулеметным огнем. Цепь без всякой команды залегла. Чтобы заставить себя встать, надо было проявить большое усилие воли над самим собой. Не успели залечь, как уже слышно по цепи:

- Кто отдал команду "стой"? Встать! Встать, вперед! Вперед! - идет из уст в уста.

Стали подниматься, ускорили ваг. Вправо послышалосъ глухое "Ура!", которое быстро приближается к нам. Уже гремит "Ура!" по всей цепи. Даже крик не смог заглушить трескотню выстрелов и жужжанье пуль. На бруствере окопа стали появляться одинокие фигуры, а потом появилась вся их масса. У меня создалось впечатление, что они ждут нас. В действительности получилось обратное. Они обратились в паническое бегство.

Я так устал от бега, что решил остановиться и с колена начал стрелять по убегающему противнику. Но видно, что моя отрельба была безрезультатна. Пуля первого выстрела зарылась в землю недалеко от меня. Выпустил еще четыре патрона и уже старался целиться, как следует. После встал и поплелся в окоп. Но каково же было мое удивление, когда я увидал, что окопы были вырыта для встречи противника с противоположной стороны, а не с той, откуда наступали мы. Окопы были глубиной в пол роста, но благодаря тому, что брустверы окопов были насыпаны в ту сторону, где теперь были красные, они полностью укрывали стрелка. На дне окопа были рассыпаны патроны, много пустых гильз и валялся кавалерийский русский карабин, а недалеко от карабина - ящик от патронов, наполненный сливочным маслом. Я был весьма рад находке карабина. Давнишняя моя мечта иметь карабин исполнилась, но оказалось, что карабин-то мексиканский. Не нравился он мне: во-первых - ограниченное количество патронов; во-вторых - на его затворе была крышка, вроде затворной накладки, и в ее пазах легко накапливалась грязь и пыль, и благодаря этому при стрельбе приходилось применять силу для открытия и закрытия затвора.

Долго блаженствовать в окопе с моим трофеем не пришлось, так как бронепоезд красных вошел нам во фланг и открыл огонь из всех пулеметов вдоль окопов. Думаю, что буду прав, если скажу, что мы стали не отступать из окопов, а просто получилось беспорядочное бегство - кто кого обгонит. Полному бегству препятствовало вспаханное поле. Вижу, с каким трудом пулеметчика тянули "Максим" по вспаханному полю.

    - Эй, стой! Куда бежать?! - раздалась команда ротного командира и наших взводных офицеров 6-й роты. - Назад в окопы!

И мы тем же быстрым темпом благополучно вернулись с "Максимом" в окопм.

Не успели отдышаться, как слева передают:

    - Передай! ваш левый фланг обходит противник.

На левом фланге была 7-я рота. День кончился, были уже полусумерки, и уже почему-то казалось, что бой закончен. Но было получено приказание: 3-му и 4-му взводу нашей роты передвинуться на левый фланг.

"Какой там дьявол нас обходит?" - иду и бурчу себе под нос от злости, что не дали нам отдохнуть. Не суждено нам было добраться до левого фланга. Красные перешли в наступление. Подпустили мы их на близкое расстояние и встретили таким сосредоточенным и метким огнем, что их наступление захлебнулось. Мы же перешли в контр-атаку, и здесь я убедился в силе нашего огня. По всему полю лежали раненые и убитые, разбросанные шинели, полушубки, папахи, винтовки, - в общем все то, что препятствовало бегству. Преследовали мы их до полной темноты. Затем получили приказание стягиваться к полотну железной дороги. Не было ни шуток, ни разговоров, каждый шел, понуря голову, со своими тяжелыми думами. Поздно вечером мы вошли в Кореновскую.

Почти на самой ее окраине наша 6-ая рота, пулеметчики и 7-ая рота расположились в клубе "Общества Приказчиков". Название мне почему-то показалось странным. Не мог я потом выяснить, действительно ли это был клуб приказчиков, или кто-либо подшутил, назвав его так. Во всяком случае, это было хорошо обставленное помещение с большим залом и сценой и разными другими комнатами. В бильярдной комнате один из бильярдов был занят любителями бильярдной игры, и на нем катали шары. Второй бильярд был занят пулеметчиками, которые, привинтив к нему свои машинки для набивки лент, набивали их патронами. Наша 6-я рота заняла большую залу, а я с другом забрался в комнату наподобие гостиной. Правда, все места, где можно было лечь, уже оказались занятыми. Пришлось из стульев смастерить с обе постель, и, забравшись на свое незавидное ложе, положив под головы папахи, заснули мы сном праведников.

Бой кончен. Кореновская у нас в руках.