26-го февраля 1918 года, в станице Ново-Леушковской, Командир 1-го Кавалерийского Дивизиона полковник Гершельман передал мне приказание генерала Корнилова: "назначить в разъезд 20 офицеров, и сегодня с темнотой разъезду под моим командованием, оторвавшись от Армии, выступить к станице Ново-Донецкой, где захватить ЖИВЫМ атамана этой станицы и сдать его В Штаб Армии".
В разъезд я назначил 1-й взвод 1-го Офицерского эскадрона, и с темнотой мы выступили в направлении станицы Ново-Донецкой, Не доходя полверсты до станицы, разъезд спешился у стогов сена и, оставив здесь коноводов, спешенные офицеры двинулись к станице. Я предупредил г.г. офнцеров соблюдать полнейшую тишину и без моего приказания не стрелять.
Было около полуночи; станица спала. Мы тихо вошли в улицу и сейчас же услышали топот лошадиных копыт. Было ясно, что в станицу вошел красный разъезд, г.г. офицеры залегли, и стало видно, что к нам приближается разъезд в 12--15 коней. В тот момент, когда разъезд поравнялся с нами, г.г. офицеры без крика и шума окружили разъезд и потребовали, чтобы всадники слезли с коней; те, не пытаясь сопротивляться, соскочили с седел. Оказалось, что это разъезд красных кубанских казаков. Отобрав у пленных винтовки и шашки, их самих под конвоем четырех офицеров отвели к коноводам.
Пошли дальше. Во всей станице темнота, и лишь в одном доме свет в окнах. Снаружи было видно, что внутри этого дома за большим столом сидят 20-25 человек и о чем-то говорят. Оставив около дома наблюдение, мы вошли, чем вызвали у сидевших испуг и смятение. Я предупредил вставших, что мы им ничего дурного не сделаем, но нам надо поговорить с атаманом. Получив ответ, что атаман уехал в соседнюю станицу, мы быстро нашли его лежащим под лавкой у стены.
Забрав атамана, мы вышли на улицу и вновь услышали шум приближающегося к нам разъезда. Опять залегли, и в тот момент, когда разъезд был уже ясно нами виден, с нашей стороны вдруг грянул выстрел. Приближавшийся к нам разъезд буквально улетел; взяв атамана, мы присоединились к коноводам, где нашли полковника Гершельмана с офицерским эскадроном. Полковник Гершельман, беспокоясь за участь офицерского разъезда, пришел к станице Ново-Донецкой с остальными тремя взводами офицерского эскадрона, чем показал нам, насколько все мы были братски близки один другому и насколько велика была забота Командира о своих подчиненных.
По приказанию полковника Гершельмана пленные казаки были отпущены вместе с их конями, а их оружие осталось у нас. На следующее утро атаман был сдан в Штаб Армии.
- о -
Прошло 44 года. Я в Америке и стою у церкви, в которой идет богослужение. Мимо меня прошел высокий, седой, благородной осанки господин; его поддерживает под руку, помогая его больной ноге, молодая очень интересная дама. Прошли мимо меня и невдалеке сели на садовый диванчик. Ко мне подошел староста церкви и, указывая на них, сказал: "Вот этот господин хочет вам что-то сказать".
Я подошел и спросил:
Вы хотите мне что-то сказать? ...
Господин ответил: .
- Вы были командиром 1-го Офицерского эскадрона в 1-м Кубанском походе?
- Да, я был.
- Вы помните поручика Сукачева?
- Конечно, помню!
- Так это я - поручик Сухачев.
Мы стали встречаться, вспоминать былое, и как-то в разговоре я его спросил:
- Лев Павлович! Помните вы, как мы ходили ловить атамана?
- Конечно, помню!
- Скажите, пожалуйста, кто тогда выстрелил?
- Выстрелил я, так как я боюсь собак, а когда мы залегли, ко мне шла собака.
Выстрел был сделан, разъезд ускакал, не было тогда смысла спрашивать: кто выстрелил? почему выстрелил? и .т.д. А вот теперь, через 44 года, я узнал, кто выстрелил и почему выстрелил.
Мы с бывшим поручиком Сукачевым живем, как и тогда, в Первом походе, но теперь он не поручик Сукачев, а бригадный генерал Итальянской армии.
Полковник А.Крицкий.
- - оОо - -
"Не мщение, а государственная необходимость ведет нас по пути борьбы; мы знаем меру ответственности, и если вождям и деятелям большевизма нет ни прощения, ни пощады, то РЯДОВЫМ борцам, отрекшимся во имя Родины от прежних преступных заблуждений, мы найдем место в наших рядах."
Ген. М.Г.Дроздовский.
- о -
Я не спрашиваю людей, идущих со мной работать, - какой ты партии? Я спрашиваю их - любите ли вы Россию?"
