ВЕСТНИК ПЕРВОПОХОДНИКА
История 1-го Кубанского похода и Белых Армий

Состояние здоровья генерала Алексеева с каждым днем ухудшалось. Наступившее было улучшение снова исчезло, и многие уже начали опасаться за его жизнь. А последняя была особенно драгоценна для армии. Ведь им она жила; его вдохновением, его высоким духом и верой в будущее она разбивала сейчас противника. И если бы вдруг не стало его, то морально это отразилось бы в сильной степени.

Кровати своей он уже не покидал. И если нужны были какие-нибудь совещания, на которых его присутствие было необходимо, то генералы Деникин или Романовский принимались им обыкновенно у постели.

- Что я буду делать без Михаила Васильевича? - часто говорил в эти тревожные дни генерал Деникин, - ведь я же только солдат и только по солдатски умею решать политические вопросы!..

Трудно было генералу Алексееву даже подумать, что он расстанется со своим детищем. Часто во время болезни, когда чувствовалось некоторое улучшение, генерал требовал блокнот и что—то усердно записывал. Даже болезнь не могла оторвать его от привычного труда.

Но грозная и жестокая судьба решила иначе. Она не прислушивалась к нашим молитвам, пренебрегала нашими мольбами и твердо вела по предначертанному пути. Лекарства, лечение и внимательный уход - ничто не помогало, здоровье ухудшалось. Генерал невыносимо страдал. Он уже ничего не мог ни есть, ни пить, от одной ложки чая его тошнило. Доктора он почему-то ненавидел и каждый раз, когда тот входил в комнату, он его гнал и просил оставить его в покое.

Воспаление легких было в полном разгаре. Числа с 20-го сентября все ходили, повесив головы. Дежурные не спали в течение всей ночи и один за другим ездили за кислородом в Войсковую аптеку.

24-го вечером был приглашен священник. Еще в прошлую болезнь, в Могилеве, принятие Святых Тайн сразу вернуло ему жизнь. Надеялись, что и теперь Причастие поможет ему восстановить здоровье.

Приехал генерал Деникин и еще до прибытия священника просидел у постели больного, очевидно, мысленно прощаясь с умирающим.

В это время генерал Алексеев передал своему непосредственному сотруднику генералу А.М.Драгомирову всю кассу Армии, которую бережно хранил у себя. Он чувствовал приближение смерти, чувствовал, что придется скоро навсегда расстаться со своим детищем. С великой скорбью на уже угасающем челе генерал передал денежный ящик.

В ночь с 24-го на 25-ое почти никто не спал. Приходилось каждый час посменно ездить за кислородом, за лекарствами и за врачами. Но все это не помогало, жизнь генерала клонилась к концу. Часов около 6-ти утра наступила агония. В 7 часов пришла моя очередь ехать за кислородом.

- Только поторопитесь, - сказал мне ротмистр Шапрон, когда я садился в автомобиль. - Генералу нехорошо, а последняя подушка приходит к концу.

Быстро пролетели мы с прапорщиком Слюсаревым, шофером генерала, по улицам просыпавшегося города, забрали, для скорости, весь сосуд с кислородом и часам к 8-ми вернулись в штаб. У балкона к нам навстречу вышел ротмистр Шапрон.

- Не надо уже больше ничего, - грустно сказал он, - генерал только что скончался!

Эти слова подействовали на меня ужасно. Точно оборвалось что-то в сердце. Почувствовалась какая-то пустота, и трудно было владеть собой. При встречах все молча расходились, и никто не имел ни силы, ни даже желания говорить.

В штабе корнет Крупин свазу передал нам различные распоряжения и разослал нас во все концы города с извещением о смерти, о первой панихиде, с приглашениями священников и т.д.

На улицах, почти на всех углпх, были уже расклеены траурные объявления о кончине генерала (около 9 часов):

"25-го сентября в 8 часов утра скончался после долгой и тяжкой болезни (от крупозного воспаления легких) Верховный Руководитель Добровольческой Армии генерал-от-инфантерии Михаил Васильевич Алексеев.

Комендант Главной Квартиры Полковник Корвин-Круковский".

В 2 часа дня была назначена первая панихида. Так как комната, в которой скончался генерал, была слишком мала для вмещения того количества народа, которое ожидалось на панихиде, то тело было перенесено в зал. Гроб был поставлен в левом, противоположном от входных дверей углу. Зал был убран в темные тона, а гроб утопал в зелени и цветах, принесенных многочисленными русскими людьми, пришедшими в последний раз поклониться своему усопшему вождю. У гроба стоял все время офицерский караул, который сменялся каждые полчаса, дабы дать возможность представителям всех полков отдать последнюю дань своему любимому полководцу.

Через опущенные жалюзи робко пробивался в зал луч осеннего солнца и боязливо прятался в мягких складках ковра. Пахло ладаном. И монотонный голос монахини-чтицы еше более усиливал величественность гробового молчания.

На панихидах, служившихся по несколько раз в день, собиралось много людей. Присутствовали и генералы, и офицеры, дамы, казаки, рабочие и крестьяне. Зал был слишком мал, чтобы вместить всех, пришедших помолиться за упокой души раба Божия болярина Михаила; строгое, скромное пение церковных певчих звучало безвыходной тоской и горем. Здесь на панихиде так ярко чувствовалась та утрата, которую понесла. Добровольческая Армия в лице генерала Алексеева. Он был ее основателем и ее вдохновителем. И благодаря его гению Армия

выросла в могучую организацию к совершала героические подвиги, ибо твердо знала, что жизнь каждого офицера и солдата бесконечно дорога генералу, что и днем и ночью его мысли обращаются к ним - как им помочь, как одеть и снабдить. Под Ставрополем в Марковском Офицерском пехотном полку у стрелков оставалось по обойме патронов на человека, но они шли вперед с твердой верой, что их не оставят и что им помогут, когда явится возможность, и они совершили геройский подвиг, бросившись в штыки на противника, упорно отстаивавшего город. Его любили бесконечно, а любовь к вождю всегда вызывает подвиг.

Громадная толпа народа стояла за оградой. Церковное пение вырывалось из особняка, на улицу доносились тихие печальные звуки, - и толпа крестилась широко, по-русски. Во время панихид трамваи прекращали движение по Екатерининской улице из-за большого наплыва народа и количества экипажей и автомобилей, запружавших улицу.

Газеты вышли в этот день, окаймленные черным, и все были посвящены смерти "Великого русского патриота". В Ростове, Новочеркасске, Новороссийске - везде были отслужены панихиды, на которых присутствовала большая часть населения.

Под вечер часто приходили одиночные офицеры и просили разрешения проститься с покойным генералом. Но когда они подходили к гробу и останавливали полный тоски взгляд свой на челе усопшего, они теряли самообладание, начинали плакать и громко рыдать, стоя на коленях и низко склонив свои головы к полу. Их приходилось выводить под руку, успокаивать и утешать в соседних комнатах. Нам самим было невыносимо грустно, и при виде такой глубоко драматической картины становилось подчас так тяжело, что мы сами едва сдерживали спазмы, душившие горло. Старые генералы, почтенные полковники, грудь которых была иногда украшена Георгиевскими крестами и многочисленными боевыми орденами, не были в состоянии сдерживать себя, а нам приходилось показывать пример холодного спокойствия, чтобы хоть этим успокоить до глубины души потрясенных и тяжко страдавших в эти минуты людей.

В течение целого дня происходило паломничество ко гробу. Со всего Екатеринодара приходили люди, приезжали казаки из окрестных станиц. Они молча входили в зал, становились на колени перед гробом, целовали холодный лоб и накрест сложенные руки генерала и так же молча выходили, преисполненные той грустью, которая овладевала всеми при виде неподвижного теперь тела покойного великого русского полководца, столь любимого и уважаемого всеми истинно русскими ЛЮДЬми.

27-го сентября состоялись торжественные похороны. Первый, после двухмесячной засухи, нестерпимого блеска и жара, раскаленного солнца, - бледный, тихий осенний день, подходящий для похорон; редкие, редкие капли дождя, а, главное - тишина. Точно плакала матушка Русь о преждевременно ушедшем в лучший мир болярине Земли Русской рабе Божьем Михаиле.

С самого утра начал стекаться народ. Войска выстраивались шпалерами по Екатерининской улице в ожидании начала процессии. Целые шеренги пехоты - офицеры всех родов оружия; гимнастерки, белые и цветные рубахи, сапоги, ботинки, краги, обмотки, рыжие голенища - пестрели в стройных рядах выравнивавшихся частей, и только винтовки были все русские.

Наконец, часов около 9.30 начали приготовляться к выносу тела. Подвезли ближе к воротам лафет Кубанской батареи, прислуга которой состояла исключительно из войсковых старшин и полковников. Лафет был обтянут черным сукном и усыпан ветками ельника. Раздалась команда: "в ружье", и толпа начала бросать взоры в сторону дома Ир-зе. Вскоре послышались чередовавшиеся одна за другой команды: "слушай, на караул", и плавно, так безумно тоскливо полились звуки величественного "Коль Славен"...

В дверях показался гроб; его несли генерал Деникин, генерал Драгомиров, генерал Лукомский, генерал Иванов, генерал Эрдели, генерал Романовский и многие другие, успевшие проникнуть в зал. На улице снимали Фуражки, и все застыло в мертвом ожидании, когда тронется лафет. Сменившие "Коль Славен" звуки похоронного марша Бетховена оповестили что процессия тронулась.

Впереди всех шли офицеры и несли венки, присланные от многочисленных частей Авмии И различных учреждений и организаций, от союзных представителей, французов и англичан, сербов, чехов и поляков. Лес венков!.. Может быть, впервые за все существование России и Польши на гроб русского генерала добровольно, от сердца, был возложен венок от Польши. До глубины души тронули всех дети, которые несли небольшой венок с удивительной надписью: "Не видели, но знали и любили". На такое большое количество венков не хватило цве тов ни в Екатеринодаре, ни в Ставрополе, ни в Новороссийске. Не хватило также и лент, и некоторые венки были обвиты марлевыми и даже бумажными лентами с надписями на них.

За офицерами, несшими венки, ехали зарядные ящики, все с теми же венками, затем шел прапорщик князь Накашидзе с терновым венком от нашего штаба, обвитым георгиевской лентой. Терновый венок был собственноручно сделан казаками конвоя генерала; затем шел офицер с орденами, потом лафет с телом покойного, близкие, а за ними шла кобыла "Единица", ведомая подпрапорщиком ДОРОШЕНКО, вестовым генерала, конвой, в последний раз сопровождавший своего вождя под командой поручика Александрийского Гусарского полка Андреевского, и в хвосте процессии - два хора трубачей со следовавшими за гробом войсками. От каждого полка, где это представлялось возможным, были присланы для участия в похоронах роты, эскадроны или взводы, которые следовали за лафетом или стояли шпалерами вдоль по Екатерининской улице и частью по Красной.

Процессия двигалась по Екатерининской, по Красной, затем свернула на Соборную и вышла на площадь к Екатерининскому собору, куда было поставлено тело для отпевания. Громадная, в десятки тысяч толпа провожала гроб усопшего до собора, возле которого произошла невероятная давка: все стремились попасть во внутрь храма, к отпеванию, но офицеры быстро образовали цепь, и толпа должна была остановиться.

После Божественной заупокойной литургии тело было перенесено вниз в усыпальницу и похоронено в склепе. В воздухе вокруг собора кружились аэропланы, а когда гроб был спущен на дно, загремела где-то вдали артиллерия, а войска тремя отрывистыми залпами в последний раз отсалютовали своему вождю, преданному земле.

У самого края великой Русской равнины, под массивными сводами Екатерининского собора, тихо спит мудрая седая голова первого солдата Русской Императорской армии. Там серьезно и величаво спокойно мерцает огонек лампады, поблескивает золото лент и одиноко высится навсегда успокоившийся Георгиевский флюгор на пике - эмблема стоянки главнокомандующего. Кругом тесным кольцом окружают покойного вождя его верные соратники, отдавшие жизнь за счастье и величие России в бесчисленных боях с полчищами красных.

Когда мы вернулись домой в штаб генерала Алексеева, комнаты нам показались пустыми, даже нежилыми. Все уже было приведено в порядок. И вот эта разница от утреннего убранства, когда еще стоял гроб с дорогим покойником в цветах и зелени, так бросалась в глаза; от нее повеяло холодом, и еще большая тоска вкралась в душу.

После смерти генерала Алексеева, генерал Деникин издан приказ уже как Главнокомандующий Добровольческой Армии:

"Сегодня окончил свою полную подвига, самоотвержения и страдания жизнь генерал Михаил Васильевич Алексеев.

Семейные радости, душевный покой, все стороны личной жизни - он принес в жертву служению отчизне. Тяжелая лямка строевого офицера, ученый труд, боевая деятельность офицера генерального штаба, огромная по нравственной ответственности работа фактического руководства всеми вооруженными силами Русского_Государства в отечественную войну - вот его крестный путь. Путь, озаренный кристаллической честностью и героической любовью к Родине - Великой, растоптанной.

Когда не стало Армии и гибла Русь, он первый поднял голос, кликнул клич русскому офицерству и русским людям.

Он же отдал последние силы свои созданной его руками Добровольческой Армии. Перенеся и травлю, и непонимание, и тяжелые невзгоды страшного похода, сломившего его физические силы, он с верой в сердце и с любовью к своему детищу шел с ним по тернистому пути к заветной цели спасения Родины. Бог не судил ему увидеть рассвет, но он близок. И решимость Добровольческой Армии продолжать его жертвенный подвиг до конца пусть будет дорогим венком на свежую могилу собирателя земли Русской.

Прошло уже 44 года со дня смерти генерал-адъютанта, генерала от инфантерии Михаила Васильевича. Алексеева. (8 окт.1918 г. по н.ст.).

Верные его соратники глубоко в сердце благоговейно хранят память о нем, великом полководце земли Русской, отдавшем все свои силы для спасения ее. И пусть помнят все неверные, что кристаллическая душа генерала Алексеева стоит много выше всех и что только Господь может быть наивысшим Судьей. Это была Божья воля, что ему не суждено было увидеть торжество победы над врагами - сперва над немцами, а потом над присланным ими же большевиками. Но как только уйдут большевики, слава о ген.Алексееве широкой волной разольется по всей Руси: это был большой русский полководец, которому пришлось даже после смерти продолжать духовную борьбу с приспешниками зла.