ОТВЕТ НА СТАТЬЮ Н.ПОТОЦКОГО.
В газете "Наша Страна" я прочла статью Н.Потоцкого "Украденная победа" ("Наша Страна" № 339, 19 июля 1956 г.), заставившую меня взяться за перо. Буду кратка и отвечу на нее по пунктам.
Эта статья меня так возмутила, что я не могу на этот раз промолчать и не ответить. 39 лет я воздерживалась от возражений, исходя из убеждения, что те, кто создают злостные легенды и клевещут, вовсе не интересуются исторической правдой, а пишут или по чьему-то заданию или по своим собственным соображениям, догадкам, озлобленности, а главное, сознавая свою полную безнаказанность.
Отвечаю по пунктам на статью.
1916 год был годом стабилизации фронта и напряженного снабжения армии боевыми припасами. Н.Потоцкий приводит правильную схему роста нашей военной промышленности и заграничных заказов. В этой работе много сил, здоровья и настойчивости пришлось вложить ген.Алексееву, ведя огромную работу и требуя как от союзников, так и от своей промышленности ускоренного снабжения наших армий всем необходимым для ведения воины.
Автор сравнивает несравнимое: подавление солдатских бунтов во французской армии с подавлением беспорядков в нашей столице.
Несмотря на, то, что наша армия была совершенно стойка, но в 1916 году и у нас бывали вспышки солдатского неповиновения, и наше военное начальство так же с ними справилось, как ген.Петэн. Эти случаи оставались военной тайной, но для военных начальников были показательны - армия не была больше армией 1914-15 г.г., так как свежие пополнения, вливавшиеся в армию, были наскоро обучены и не были еще настоящим, дисциплинированными, проникнутыми чувством воинского долга солдатами.
Автор задает вопрос, почему наше командование не справилось с революцией.
Проще подавлять солдатские бунты на фронте, восстание же в столице требовало начала гражданской войны. По опыту 1905-6 г.г. мы видим, как быстро возникали очаги восстания даже на окраинах (республики Иркутская, Читинская), а для успокоения страны приходилось разбрасывать войска, даже по отдельным усадьбам.
Насколько перспектива возможного повторения у нас революции беспокоила ген.Алексеева, мы видим из его докладной записки Государю Императору в июле 1916 г. о необходимости установления диктатуры тыла ввиду тыловой разрухи транспорта, продовольствия и общей разболтанности. Не по вине ген.Алексеева тыл взнуздать не удалось и со второй половины 1916 г. "процесс духовного разложения ведущего строя и передовой интеллигенции" (слова, автора) пошел усиленным темпом.
Мне доподлинно известно, что по всем вопросам, волновавшим и потрясавшим в то время Россию, ген.Алексеев докладывал Государю Импоратору, обычно после оперативного доклада. Ген.Воейков прозвал его за это "паническим генералом".
Но ген.Алексеев так настойчиво докладывал об этом, так как видел и понимал надвигавшееся несчастье. Он ведь уже пережил одну революцию на фронте и вот как он к ней относился. У меня имеется десяток его писем с 21 октября по 31 декабря 1905 года. Привожу несколько выдержек.
Уже 21 октября он пишет: "Пришла ген.Линевичу телеграмма Кутайсова из Иркутска:"беспорядки достигли крайнего предела, объявлено революционное правительство, без помощи войсками ничего сделать не могу". Забайкальская дорога бастует по строгому плану, который начертала вражеская рука, сидящая вне России".
Письмо от 1.Х.1905: "Вчера по телефону Линевич получил сведения; во Владивостоке военный бунт... что творится, что пишется здесь, какое растление вносится в неразумные умы солдатской среды, которая захлебываясь читает теперь "Харбинский листок", который открыто зовет к общему разрушению, развращает мысль солдат, убивает понятие о долге, о дисциплине"...
Но к счастью для России и армии, война с внешним врагом была в то время уже закончена, и была к этому времени полная возможность сосредоточить свое внимание на усмирение внутренних беспорядков.
Не по вине генералов наше правительство в феврале 1917 года в полном составе в первые же дни беспорядков в Петрограде сложило с себя полномочия, не выполнив приказания Государя ликвидировать эти беспорядки, а председатель Совета Министров не использовал возложенных на него Государем диктаторских полномочий. Вот почему наш февральский бунт нельзя сравнивать с Францией 1917 года. Там правительство оставалось на месте, имея к тому же во главе бессменного и энергичного "тигра" - Клемансо.
У нас в 1917 г. нерв страны - транспорт и телеграф - оказались сразу в руках восставших. Вспомним, как неожиданно и молниеносно возник "Викжель" (Всероссийский Исполнительный Комитет Железных Дорог), который уже имел возможность не допустить движение Царского поезда (28 февраля) к Царскому Селу, где находились Императрица и больные Дети.
Уже 27 февраля утром ген.Алексеев снова докладывал Государю о необходимости введения военной диктатуры в Петрограде, выбрав на эту роль очень решительного и энергичного человека. Вечером этого же дня он узнал о назначении на пост диктатора престарелого генерал-адъютанта Иванова, в распоряжение которого был дан Георгиевский батальон. Передано лично ген.Алексеевым распоряжение ген.Данилову (Нач.Штаба Сев.Фронта - ближайшего к столице): "Спешно направить в Петроград 2 кав. и 2 пех. полка. В распоряжение ген.Иванова дать надежных распорядительных и смелых помощников. Минута грозная, и надо сделать все для прибытия прочных войск, в этом заключается вопрос нашего будущего."
Ген.-Адъют. Иванов единолично достиг Царского Села, повидал Государыню, но зато оторвался от войск и оставил их без управления. Первый прибывший с фронта Тарутинский полк, как и Георгиевский батальон, оставшись без возглавления и распоряжений, сложили оружие. Дальнейшее продвижение войск остановлено повелением Государя из Пскова.
В это время уже начались беспорядки в Москве, Кронштадте, резня МОРСКИХ офицеров в Гельсингфорсе.
Отвечаю на следующий вопрос Н.Потоцкого - кому был нужен февраль?
Февраль был пагубен для России и абсолютно не нужен, и меньше всего он был нужен генералам и вовсе не нужен ген.Алексееву - этому человеку глубокой веры, долга и присяги, во главу угла своей жизни поставившему служение Родине, неотделимой в его сознании от Монархии. Надо было его знать, чтобы понять всю абсурдность и гнусность возводимых на него обвинений.
Кроме того, все озлобленно нападающие на ген.Алексеева преувеличивают его роль и возможности: он ведь не был диктатором, и сфера его обязанностей была строго и определенно ограничена; он не имел возможности влиять на ход событий.
Дума вела себя возмутительно в своих открытых заседаниях и речах, а наша пресса распространяла эти мерзкие ядовитые речи по всей России.
Не во власти генералов было ни закрыть Думу, ни арестовать думских депутатов, ни даже запрещать печатание их речей. Однако, ген.Алексеев неоднократно предупреждал приезжавшего в Ставку Председателя Государственной Думы Родзянко беречь Думу от ложного и опасного пути.
Н.Потоцкий сообщает о посещении больного ген.Алексеева Гучковым. В действительности Гучков в Севастополь не приезжал и никаких "карт" ген.Алексееву никогда не открывал; и вообще никакого "заговора генералов" никогда не существовало. Лучшим доказательством тому может служить то, что творцы февральской революции, воспоминания которых я все перечитала, не могут похвастаться участием в их планах кого-либо из генералов и ген.Алексеева в частности.
На генералах лежала обязанность ограждать страну от внешнего врага и огромная ответственность за сохранение духа и боеспособности армии; за каждое свое решение и каждый свой приказ. Ответственность, которая сейчас не мыслится и не понимается современными "судьями". Развал армии означал гибель страны.
Естественно, что Ставка не имела точных иноормаций о происходящем в столице, так как Царского правительства там уже не существовало. В страшнейшем напряжении удерживая армии от проникновения в них тлетворной заразы, запрошенные Государем через ген.Алексеева Командующие фронтами высказались за отречение в пользу сына, во имя сохранения Династии и умиротворение страны, оставляя себя в то же время в полном подчинении Государю и ожидая, - как писал ген. Алексеев, - Его повелений.
Телеграмма ген.Алексеева: Государю Императору от 2 марта заканчивается словами: "Умоляю безотлагательно принять решение, которое Господь внушит Вам. Ожидаю повелений".
Горе наше в том, что клевета и лживые легенды ширятся, а благоразумные и правдивые произведения замалчиваются и игнорируются и просто не читаются теми, кто клевещет и судит.
В начале ложь мне показалась настолько нелепой, кристально-чистая жизнь и дела покойного мужа настолько еще были свежи и всем памятны, что, казалось, клевета сама изживет себя. Да она бы и изжила себя, если бы не нужна, была нашим врагам. Шаг за шагом шла планомерная работа большевиков по раздроблению эмиграции - все им было по-пути, а людская пошлость и глупость - наилучшие их спутники и помощники.
Клеветники и озлобленные самозванные судьи прикрываются своими монархическими чувствами, не замечая того, какой вред они приносят на самом деле монархической идее, работая вольно или невольно, сознательно или по недомыслию на пользу врагов.
В одной из местных газет я прочла статью "Готтентотский суд" (Нюренбергское судилище). Там хотя бы судили живых, и судили современннки, которые имели действительно данные и документы для привлечения к суду, и, все же, судьи оказались не на высоте юридической справедливости.
Пора перестать трепать легенду об измене генералов. Ее не было, и ни в каких архивах ее не найдут.
Заголовок статьи Н.Потоцкого - "Украденная победа.": Да, совершилось непоправимое несчастье: украдена у нас победа - у нашей родной России, украдена победа у нашей могучей и необычайно выносливой армии, украдена победа у наших генералов, которые в тяжких условиях боролись 2 1/2 года, хотя и с переменным успехом, имели крупные победы, неоднократно серьезно выручали и союзников. Украдена победа и у ген.Алексеева. Для достижения этой победы он отдал все силы своего духа, ума и здоровья, разрабатывая планы, подготовляя армию к совместному с союзниками весеннему наступлению. Непосильный труд сломил и его крепкое здоровье.
Как мог логически мыслящий человек лишить сам себя победы, над которой так напряженно и самоотверженно трудился?
Заболев в ноябре 1916 г., он так и не оправился от этой болезни до своей кончины 25/IX - 3/Х 1918 г.
Я преполагала на этом закончить свое письмо, отвечая на последнюю клевету Н.Потоцкого, так как предыдущие все инсинуации были уже достаточно опровергнуты. Но в той же газете "Наша страна" от 14 марта 1957 года появился критический разбор книги адм.Бубнова "В Царской Ставке",
Конечно, вся критика построена тенденциозно в тоне "фальшивок" Солоневича и его наследников. Выдвинув новое подозрение против ген.Алексеева, на этот раз базируясь на его якобы подозрительное окружение в лице ген.Борисова и полк.Носкова.
Автор повторяет вопрос адм.Бубнова, чем объяснить близость ген.Алексеева к ген.Борисову и полк.Носкову.
Полковник Носков не был в Ставке во время переворота, получив соответствующее назначение на фронт задолго до этого горестного события. В эмиграции уже в 1921 году появилась его книга на французском языке "Nicolas II, L’Inconnu", написанная в опровержение появившихся тогда в иностранной прессе несоответствующих характеристик нашего Императора. Книга, написана в тоне старого русского офицера, преданного и верного своему Царю.
Ген.Борисов прежде всего был однополчанин ген.Алексеева. Вместе они готовились к экзаменам в Академию Генерального Штаба, которую одновременно окончили. Алексеев, окончивши Академию первым, взял вакансию в Петербургский Военный округ. Борисов, будучи вообще человеком очень нелюдимым и замкнутым, относился к Алексееву с исключительным доверием и благодарностью за помощь во время прохождения курса в Академии и изредка поддерживал с Алексеевым связь своими письмами. Спустя несколько лет Борисова постигло большое несчастье в его личной жизни. Письма прекратились. Оказалось, что Борисов был помещен в психиатрическое отделение военного госпиталя в Варшаве, откуда обратился с просьбой к Алексееву хлопотать о перводе его в Николаевский военный госпиталь в Петербург, так как в Варшаве он был совершенно одинок. Алексееву удалось быстро исполнить эту просьбу, и БОРИСОВ был переведен в Петербург. Алексеев часто навещал больного. Затем Алексееву было сообщено, что для излечения больного необходима перемена обстановки - лучше всего поместить его в семью. Пришлось решиться и взять больного к себе. Тяжело было видеть всегда у себя в доме этого мрачного, неряшливого человека, но он вскоре подружился с нашими маленькими детьми и возня с ними благотворно на нем отразилась, так что даже вскоре затем он смог вернуться к своему любимому занятию - изучению стратегии Наполеона. Спустя несколько месяцев он уже мог возвратиться к своей службе. Все же эта болезнь оставила свой след, и ген.Борисову пришлось несколько лет спустя выйти в отставку с мундиром и пенсией. Он поселился в Петербурге и посвятил свой досуг изучению японского языка и начал писать историю Русско-Японской войны, пользуясь как русскими, так и японскими источниками.
Вообше Борисов был всецело поглощен военными вопросам и интересовался исключительно стратегией великих полководцев. Приходится удивляться, откуда адм.Бубнов нашел у Борисова революционное прошлое, ведь он очень молодым офицером прибыл в полк и за все долгие годы нашего знакомства его "хвастовства" о революционных подвигах мы никогда не слыхали.
Адм.Бубнов сообщает, что будучи в Ставке Борисов отказывался от приглашений к Царскому столу. На самом деле отказа не было, но появиться у Царского стола на первое приглашение была полная невозможность в том неряшливом виде, в каком Борисов обыкновенно себя держал. Но когда Борисов соответственно обмундировался, постригся и побрился, он с нетерпением ожидал скорохода и без пропуска занимал свое место на Высочайших завтраках. Любя детей, там он сумел подружиться с цесаревичем Алексеем Николаевичем. Со временем, как ни странно, он стал "приятелем" ген.Воейкова, который, ожидая выхода Государя после доклада ген.Алексеева, проводил время с ген. Борисовым.
Борисов закончил свою жизнь в Югославии, в Белграде, работая в военной библиотеке и сотрудничая с ген.Аранджеловичем в его труде по составлению книги "История подвигов Суворова".
Что касается ген.Гурко, то все предположения адм.Бубнова о его либерализме ни на чем не основаны, так как в военных кругах вся семья покойного фельдмаршала Гурко считалась непоколебимо преданной Престолу. Таковым его оценивал и ген.Алексеев, таковым он был и на самом деле.
Вероятно, это мое последнее опровержение "отсебятины" "судей" нашего времени. Утешаю себя тем, что история нашей великой войны 1914-18 г.г. и резолюции будет изучаться серьезно и беспристрастно по подлинным документам Ставки и государственным архивам. Найдется, вероятно, и беспристрастный историк, который справедливо оценит самоотверженные труды всей жизни покойного ген.Алексеева, который никогда ничего не искал для себя. А обязанности Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего возложили на него такую огромную ответственность за исход войны, требогавшую такого напряженного внимания и труда для-руководства нашим огромным ФРОНТОМ, что этого было достаточно для сил одного человека. Как можно требовать от него ответственности за происходящее в тылу? И все же, отвлекаясь от своей непосредственной задачи, он неоднократно докладывал о необходимости диктатуры тыла. Как может человек, сочувствующий переменам власти, желать диктатуры?
Наши "судьи" игнорируют факт пребывания Государя Императора в Ставке уже после отречения и отношение к Государю как ген.Алексеева лично, так и всех чинов Ставки. На поставленный Алексееву вопрос: "когда же Государь покинет Ставку?" - ген.Алексеев ответил: "Его Величество пробудет здесь столько, сколько Ему будет угодно". И новое правительство этого Алексееву не забыло. Разногласия начались сразу, главным образом из-за разрушаемой дисциплины в Армии, и уже в мае он был смещен, успев перед уходом создать офицерский Союз в противовес приказу № 1, который был подписан Гучковым (военным министром) и Керенским, и их распоряжением, минуя Ставку и Штабы фронтов, передан непосредственно в окопы. Но и будучи не у дел, он все время работал, стараясь остановить развал Армии, стараясь восстановить ее работоспособность, бесконечно страдая за судьбу России и горячо им любимой Армии.
А известен ли нашим "судьям" факт командировки в Сибирь ген.Алесеевым полковника Ген.Штаба Д.П.Лебедева со специальным заданием организации спасения Государя Императора и всей Царской Семьи? По имеющимся сведениям полк.Лебедев достиг пункта своего назначения, со временем вошел в организацию адм.Колчака и первоначальные шаги по данному ему заданию были им сделаны.
Наши "судьи" совершенно не имеют понятия о том большом затруднении к подавлению бунта в Петрограде, которое создавало пребывание в Царском Селе Государыни Императрицы и больных Царских Детей. Приходилось действовать особенно осторожно.
Незадолго до своей кончины ген.-адъют. Иванов заходил к нам в Новочеркасске. Старик был удручен и сквозь слезы несколько раз говорил: "Не мог же я начать бои в столице, не обеспечив безопасность Царской Семьи. На какие части я мог опираться и в ком мог быть действительно уверен?"
Я сообщаю лишь то, что я доподлинно знаю. Наши "судьи" знают меньше моего и несмотря на то своей "отсебятиной" и подтасовкой эпизодов решаются оскорблять память человека, прослужившего безупречно трем Императорам, проделавшего три серьезных войны, пережившего революцию 1905 года на фронте в Манчжурии.
А известно ли "судьям", КАК ген.Алексеев торопил объявление Манифеста Великого Князя Михаила Александровича о вступлении Его на Престол и настаивал на скорейшей присяге новому Императору нашей Армии. Этот факт, конечно, имеется в архиве Ставки.
Не буду сама оценивать этих "судей", предпочитаю сослаться на отзыв ген.Абрама Михайловича Драгомирова: "Наши собственные соотечественники, находящиеся в эмиграции, в громадном большинстве своем не только до сих пор не уразумели глубочайшего исторического значения белой борьбы, но еще с садистическим наслаждением, захлебываясь от восторга, всячески его осуждают и поносят память его вождей, самоотверженно взваливших на свои плечи тяжкий крест спасения гибнущей Родины. Этому мало почтенному делу посвящены уже вороха книг и статей, при чтении которых краска жгучего стыда не будет сходить с лиц наших потомков, для которых вся белая борьба, со всеми ее положительными и отрицательными сторонами, будет святым делом". (Бюлл.Корниловца 31 июля 1954г., стр.6, Париж).
Трагические дни февраля 1917 г. застали ген.Алексеева серьезно больным, с высокой температурой, и все же, несмотря на это, он был единственным, который пытался бороться с событиями в столице, оценивая всю сложность обстановки как на фронте, так и в стране, оставшейся без правительства. Мир душе его и добрая память!
