ВЕСТНИК ПЕРВОПОХОДНИКА
История 1-го Кубанского похода и Белых Армий

А. ЧУЙКОВ.

НА НЕВИННОМЫСКУЮ.

Обладание станицей Невинномысской и жел.дор.станцией при ней, отстоящих на 78 верст от г. Армавира в сторону Баку, в период времени август-октябрь 1918 года, для Белой армии имело больное стратегическое значение, именно: оно раз'единяло группы красных, действующих в районах - одна в армавирском, другая минераоводском и в то же время "связывало" СБОЮ группу, оперирующую в ставропольском районе с районом Баталпашинского и части Лабинского отделов Кубанской области.

Важно было и то обстоятельство, что на станции Невинномысской имелось основное паровозное депо с крупными мастерскими, где была возможность ремоникровать и даже оборудовать вновь бронепоезда, а это для красных, в руках которых находилась жел.дор. линия от ст. Кавказской и до Баку, была бы чувствительная потеря.

Участие в боях по овладению станины Невинномысской, точнее, станцией и поселка при ней, принимал и Корниловский полк в составе дивизии ген. Боровского. Брали станицу и станцию два раза: первый раз 2-го сентября и второй 8-го, при чем в первый раз пробыли там только два дня, после чего были переброшены в ст. Темнолесскую. Станица Невинномысская Добровольческой армии была оставлена.

Захват станицы в первый раз был сопряжен с большими потерями для учавствоваввего в это операции Ставропольского офицерского полка. Когда мы прибыли в ст. Темнолесскую из Невинномысской, туда неожиданно прилетел кокандующий армией ген. Денпкин и приказал собрать всех офицеров на окраину станицы.

Я явился туда с опозданием. Там уже было много выстстрои- ившихся офицеров и сам ген. Деникин, чем-то сильно возбужденный. Он уже в течение нескольких минут держал гневную речь и я разобрал только отрывистые фразы, вроде: "... среди вас еще имеются малодушные и трусы... выбросьте вы таких из своей среды... помните о своем призвании офицера…" и т.п.

Когда мы стали расходиться, я спросил знакомого офицера в чем дело, за что генерал нас так ругал. Тот пробурчал что-то насчет поведения ставропольского офицерского полка в боях под ст. Невинномысской, когда его бойцы, отрезанные бронепоездом красных от других наших частей, так растерялись и впали в такую панику, что кончали жизнь самоубийством, вместо того, чтобы как-то реорганизоваться и ВЫЙТИ с честью из тяжелого положения. А когда я потом попытался распросить одного из офицеров этого полка - правда ли, что о них говорят, тот нехотя ответил, что было и так, но что эти в основном касалось тяжело раненых. Вскоре Ставропольский офицерский полк был расформирован, как небоеспособный.

Сразу же по отбытии ген. Деникина и, вероятно по его приказанию, Корниловцы вновь направились в сторону ст. Невинномысской, несколько отклонившись на восток и заняли с боем станцию и маленький поселок при ней, что в 13 верстах от ст. Невинномысской, где и переночевали. Станция эта носила название Барсуки.

На другой день рано утром началось общее наступление дивизии Боровского на станицу Невинномысскую, причем Корниловцы имели направление на станцию. 

Я артиллерист, был номером при 2-м орудии 1-ой Корниловской батареи. Вся наша орудийная прислуга - офицеры артиллеристы, уже основательно "обстрелянные", бывалые. Наше орудие следорало ускоренным шагом, обгоняя какие-то двуколки. На одной из друколок , покрытой брезентом, лежала дощечка с надписью "огнеопасно". Кто-то пояснил, что на этой двуколке везут пироксилиновые шашки для взрыва железнодорожного пути.

Сколько прошло времени, не помню, как сзади раздался оглушительный взрыв. Оглянувшись, примерно в полу-версте от нас, увидели огромное светлое "пятно", ярче дневного света, формою похожее на куриное яйцо. Это, как потом выяснилось, взорвалась двуколка с пироксилиновыми шашками и будто-то на этом месте остались лишь вокруг разбросанные куски от двуколки и солдат, бывших при ней...

Мы уже недалеко от своего батальона. Он рассыпался в цепь и залег. Сразу же завязалась интенсивная перестрелка. Стали на позицию и мы и открыли огонь по цепям противника и тот не остался в долгу: стал обстреливать нас. Так продолжалось долго, у нас появились потери: ранен запасной номер при подноске снарядов, телефонист и ездовой, а также его лошадь...

Но вот наша пехота поднялась и пошла в атаку. Поднялись и цепи противника, но атаку не приняли и двинулись к станции...

Снялись с позиции и мы и в тот же момент впереди слева появились два разрыва 3-х дюймовых снарядов, потом опять два, но уже ближе к дороге. Следующие разрывы появились уже далеко справа от нашей дороги, а потом слева на старом месте, и так несколько раз. Такая непонятная стрельба дала нам возможность проехать опасную зону благополучно, так как стреляя по правилам, последующие разрывы должны были бы произойти где-то вблизи дороги и тогда нам пришлось бы туго. Ломали голову над такой странной стрельбой и пришли к выводу, что ею руководил или незнакомый с правилами стрельбы командир или, что более вероятно, нам сочувствующий, намеренно искажавший эти правила...

Торопливо продвигаемся вперед. По дороге встречаются медленно выходящие на дорогу раненые, видны и убитые. Их отмечают их же винтовками, втыкая штыком в землю так, что по торчащему прикладу сразу можно догадаться в чем дело. Настроение при виде такой картины становится грустным, подавленным, несмотря на то, что его старается поднять наш неугомонный весельчак и балагур штабс-капитан, а вот фамилию, как ни напрягаю память, не могу припомнить. Как будто бы она заканчивалась на "ин".

Этот капитан "ин" был замечательной личностью и о нем стоит сказать несколько слов. Веселый, остроумный, он с первого раза начинал всем нравиться. Назначенный в"штат" 2-го орудия, я отправился знакомиться со своими будущими соратниками, занятых в тот момент чисткой орудия. Я отрекомендовался и тогда-то ко мне подошел с засученными рукавами и с засаленными руками капитан "ин" и, сделав "свирепую" физиономию, рявкнул:

- Прапорщик, дайте мне в зубы, чтобы дым пошел. - Я опешил, но увидя, как один из чистивших орудие мимикой мче показал, что он, мол, просит закурить, засмеялся, вынул папиросу и сунул в рот капитану.

В мировую войну капитан "Ин" находился на Кавказском фронте и его шутки и неиссякаемые анекдоты были"пропитаны" кавказским духом, а обладая прекрасным музыкальным слухом и мастерством актера-комика, он веселил нас до упаду своими песенками с грубо искаженными словами. Исполнялись виртуозно и притом чудным тенором. Припоминается один куплет одной из таких песенок:

Тут и "холодный вода" из-за чего мать ишака боится перейти речку и сама мать, пробующащая "ножкой", не холодная ли вода и все в таком духе. Бывало и загрустит, но быстро приходит в свое обычное состояние балагура-весельчака. Вот и сейчас, глядя на убитого солдата, он с грустью запел арию Германа из оперы "Пиковая дама" -"Сегодня ты, а завтра я..."- тыча себе в грудь. Он таки накаркал на себя: через несколько дней был убит под ст. Темнолесской...

Вот впереди слева уже показалась железнодорожная станция и окружающий ее поселок, а впереди справа неожиданно послышались отдаленные крики "УРА". Глянули туда и с замиранием сердца стали наблюдать захватывающее зрелище: наша конница, сверкая шашками, лавою помчалась в атаку. Но это, к большому огорчению, продолжалось недолго, передние всадники что-то замялись... остановились и...повернули назад, а за ними и остальные, понеслись таким же алюром, что и при наступлении. Крики "УРА" смолкли сразу: видимо, атака не удалась - напоролись на сопротивление. Несколько лошадей без всадников, потоптавшись, срывались и мчались за отступившими...

Мы спешим... Опять видны убитые и раненые: здесь, видимо, красные задержались. По полю, перебегая от одного раненого к другому, двое в белых халатах. Это врач и фельдшерица из местной больницы, как я потом узнал, по своей инициативе разыскивали наших раненых, чтобы оказать им помощь...

Мимо, мимо... Вот уже и станционный поселок. Он большой и тянется до самого железнодорожного моста. Неожиданно послышались звуки военной музыки. Играют какой-то марш. Исполнятся не так уже хорошо, но все-таки музыка. Откуда она?

В'езжаем в поселок, музыка слышится яснее, а через пару кварталов впереди видим, окруженный детворой, "оркестр" из пяти пленных австрийцев, судя по одежде. У одного скрипка, у остальных старые духовые инструменты. Этот "оркестр" встречает и провожает наши части. Вот он смолк и, как только мы поровнялись с ним, грянул какой то марш. "Капельмейстер", полный солидный австрияк, обернувшись лицом к нам, с большим напряжением вдувая в свой кларнет, успевает и дирижировать и играть одновременно, даже отдать честь и что-то нам прокричать. Мы посмеялись и в знак благодарности помахали им.

В'езжаем на большую площадь, сворачиваем налево и останавливаемся у самого тротуара. Через площадь видна улица, ведущая к мосту через р. Кубань, вся запруженная повозками, брошенными убежавшими большевиками. Получилась, таким образом, так называемая "пробка".

" Пробка"'!Какое это страшное слово при отступлении! Кто из участников военных ДЕЙСТВИЙ не знает того кошмара, который вызывает "пробка"... Идет себе спокойненько обоз и вдруг у самого переезда или моста откуда-то со стороны втискивается какой-нибудь паникер, чтобы поскорее проскочить, или экипаж с начальством, а то и колонна другого обоза откуда то со стороны. Зацепилась одна повозка и все стали, все нарушилось. Задние напирают или пытаются об'ехать...Бугань, крики, угрозы, а дело стоит. Хорошо, если найдется энергичный и авторитетный военный, который поможет "распутать" повозки, а если нет такого, да еще паника в добавок, или бросай все или ищи другого места для переезда. А что приходится делать отступающей артиллерии?

Из-за образовавшейся"пробки" нам проехать нельзя и мне было приказано разузнать, когда же она расоэсется. Оказалось,что почти вся улица до моста протяжением в три квартала забита брошенными порозками, среди которых выделялся красивый фургон. Лошади выпряжены, вероятно, самими седоками, валяются хомуты, а на козлах, уткнув голову в колени, убитый кучер, даже вожжи держал в застывших руках. Рядом тачанки с хозяйскими вещами, в которых уже копались местные жители.

У самого моста солдаты заняты расчисткой прохода к нему, заворачивая подводы в проулок... Слышится отдаленная стрельба.

Трудно сказать, когда будет расчищен путь, чтобы нам можно было проохать на мост. Я возвращаюсь... В конце площади тоже расчищают "пробку" таким же способом, как и у моста. На площаде остановился и обоз Корниловцев, заняв место напротив нас...

Послышался гул самолетов...Всмотрелся и по знакам определил, что это наши. Их два, они направились к мосту, а потом развернулись и... вдруг услышал свист бомб, а потои их разрывы и там, где расположился обоз Корниловцев и там, где происходит расчистка "пробки". Увидел недалеко от себя разрыв бомбы, как раз около беженской подводы. Упала тяжело раненая лошадь, а с подводы соскочил и тут же свалился возчик. Слышен и женский крик и деский плач... А бомбы продолжали падать. Они небольшого размера, но смерть несли.

Я бегу к своему орудию. Вижу, как на площадь выскакивают женщины с простынями и, растянув их, машут ими - сигнал летчикам, дескать, куда же вы бросаете бомбы - здесь же ваши. А самолеты опять заходят, чтобы повторить свою безумную ошибку. Вот выскакивает на площадь какой-то капитан с винтовкой, лицо раз'яренное, целит в самолет, но осознав абсурдность своей затеи, обрушивает каскад брани по адресу летчиков.

Мы тоже кипим негодованием, нас тоже бесит наша беспомощность, но что можно сделать?.. .Самолеты скрылись, нанеся потери своим же...Забегая вперед, вспомнил, когда я лежал в госпитале в г. Ставрополе раненым, через открытую дверь нашей больной палаты увидел военного в форме летчика, кому то из раненых дававшего знаки выйти к нему. И вот мимо меня прошел смеющийся офицер из числа раненых и направился к летчику. На обратном пути я спросил его, почему он смеется. Он ответил, что в дверях стоял один из тех летчиков, которые по ошибке бомбили Корниловцев и он теперь боится их, тем более, что здесь имеются его "пациенты".

Летчики же оправдывались тем, что им при вылете было дано задание бомбить скопление противника перед мостом и никто из них не думал, что наши части смогут так скоро занять станцию и поселок.

Пройдя после ликвидации"пробки" мост через р. Кубань и, простояв на занятой позиции до вечера, вернулись в поселок и остановились у ближайшей к мосту железнодорожной будке /шагов 400 от моста/. Наша задача - охрана моста. Забаррикадировали орудие имевшимися при будке шпалами и расположились на отдых. Начальник заставы, охраняющей мост, держит с нами связь.

Поздно вечером, со стороны моста и неподалеку от нас раздалось несколько ружейных выстрелов и вслед затем к нам прибежал запыхавшийся по виду корниловец-пехотинец и срывающимся голосом сообщил, что он был в карауле на мосту и туда пробрались красные и нашу заставу уже, наверное, перебили, а вот он, отстреливаясь, убежал, чтобы нам доложить об опасности. Тяжело дышал и испуганно ерзал. Сразу бросилось в глаза, что тут что-то не так. Вырвав у паникера винтовку, наш командир приказал отвести его в находящийся в квартале от нас штаб батальона для выяснения личности, а мне со связным от заставы быстро пройти к мосту.

Когда мы прибыли туда, там было очень неспокойно: суетились солдаты, встревоженные выстрелами и отсутствием начальника заставы. Но вот появился и он и сразу успокоил всех. Была ложная тревога и никакой опасности нет.

На другой день узнали, что задержанный нами паникер оказался большевицким агентом. Создать панику среди наших частей ему не удалось, т.к. не поддержали его сотоварищи. В самом поселке была раскрыта подпольная организация красных, центр которой находился при паровозном депо.

Первая ночь на "завоеванной территории" прошла тревожно. Коротали время у маленького костра, разведенного во дворе будки. Было не до сна: уж больно много впечатлений оставил нам такой долгий и богатый переживаниями день. И при всем этом чувствовалась какая-то удовлетворенность, как и у всех участников выполнения задания по овладению станицей Невинномысской. Хотелось верить, что не за горами благоприятный для нас конец гражданской войны, когда, наконец, все успокоится и станет на свое место.

А. Чуйков.